Однако же нашелся храбрец, кто не побоялся судьбу бондаря разделить. Вон, Каролинка цацками забавляется, мамкино счастье. Люди разное болтали, про безотцовщину, а до правды не дознались. Сквожина, едва о дочке спросят, воды в рот набирает. Обычно-то у нее язык — помело, сказанет — беги, отмахивайся. А тут — молчок. Могила. Точно так же Сквожина молчала, когда пороли ее рубежные охранцы, допытываясь: где Ендрих Сухая Гроза прячется? Ты, мол, при корчме, всех знаешь, все видишь — говори! У корчмаря свой интерес иметься может, а тебе что?
Пороли-пороли, да и отступились. Решили, что вообще немая.
— Господин Ендрих, позвольте мне осмотреть вашу ногу. По-моему, у вас вывих.
— Лекарь? — без приязни покосился на юношу Сухая Гроза.
— Ну… в некотором роде.
— Валяй.
Люкерда стыдливо отвернулась, когда Ендрих при помощи юноши начал стаскивать подшитые кожей штаны. Сквожина же, нимало не смутясь, нахально глазела на волосатые, слегка кривые ноги атамана.
— Так и есть, вывих! — радуясь своей правоте, звонко сообщил юноша. — А кости целы. Вам повезло…
— Не мели языком. Можешь вправить — вправляй. Скоро майнцы в корчму пожалуют.
— Я бы попросил вас, господин…
— Джакомо Сегалт к вашим услугам, молодой человек.
— Не могли бы вы его подержать? Да, спасибо. А я займусь ногой. Сейчас будет больно…
— Потерплю. Вправишь, малыш, — озолочу.
Узкие пальцы юноши, проявив внезапную цепкость, обхватили вывернутую ногу Ендриха.
— Ну, с Богом!
Далее юноша действовал на удивление быстро и уверенно. Последовал короткий сильный рывок. Ендрих выругался сквозь зубы, и старый Джакомо на этот раз не стал его попрекать.
— Ну, вот и все. Теперь надо забинтовать.
Атаман шевельнул вправленной ногой, поморщился.
— Ты гляди! Видать, и вправду у лекаря в подмастерьях ходил. Поройся в дальних тюках: там ткани. Бери любую, режь на перевязку. Вот нож, держи.
Из первого вспоротого тюка на свет явилась дорогая парча. Юноше и присоединившемуся к нему Джакомо (последний отчаянно чихал от поднятой пыли) пришлось вскрыть еще три тюка, прежде чем они добрались до запасов крепкого льняного полотна.
— Сколько здесь у папы всего! А я и не знала… — Люкерда растерянно глядела на атамана. Тот не ответил, кряхтя от болезненной перевязки. И вдруг осекся, резко приложил палец к губам. Все в подвале затаили дыхание. Джакомо, вознамерившийся чихнуть в очередной раз, спешно зажал рот и нос ладонью; задушенно крякнул, содрогнувшись.
Приглушенные шаги наверху, над головами. Смутно бубнят голоса. Скрипят, прогибаясь, доски.
Прямо на запрокинутые лица сыплется мелкая труха.
— Там, под потолком, — свистящий шепот Ендриха. — Видишь затычку? Вытащи. Только тихо!
Джакомо с заметным усилием выдернул комок ветоши, затыкавшей крысиную нору или отдушину.
— …поскакали?
— Да к лесу, к лесу, куда ж еще?
— Не врешь?!
— Зачем мне врать, господин рыцарь! Разбойники — они разбойники и есть. Чистое разорение. К лесу, чет-нечет, погнали, логово там у них, проклятых…
— А народ где? Почему корчма пустует?!
— Так боятся людишки! Вы, мол, осерчаете, пороть велите. Попрятались…
— Ох, хитрая ты бестия, корчмарь! Ладно, тащи вино, мясо, да смотри, шельма, самое лучшее подавай! Поднесешь тухлятину — велю корчму спалить, а тебя на воротах…
— Самое лучшее, господин рыцарь! Сей момент!.. Беги, Мисюриха: винца, винца добрым господам, а я, чет-нечет, колбаски на сковородочку…
Ендрих жестом показал, чтоб Джакомо сунул затычку на место.
— Явились… Ничего, Ясь им глаза вином зальет, они и размякнут. Отсидимся. Ну что, малыш, самое время тебе шум поднимать, чтоб майнцы нас тепленькими взяли. А?
Юноша снова дернулся, как от пощечины. Даже в зыбком свете свечи было видно, что на щеках его выступил румянец. Гнев? Стыд?!
— Зря вы так, господин Ендрих…
— Ах, извините-подвиньтесь! А кто нас продать грозился, когда его в схрон брать не хотели?
— Это я с перепугу…
— С перепугу он! У нас с доносчиками разговор короткий. Нож в брюхо и кишки на ветку. Рассказывай, чего ты с маркграфом Зигфридом не поделил?!
— Я… — юноша смешался под устремленными на него пристальными взглядами. — Мне… мне в плен никак нельзя! Я к вашему князю шел, к Рацимиру Опольскому. Послушайте, отвезите меня во Вроцлав! Вы же можете! Вы наверняка все тропы знаете!..
— У тебя что, золотых амулетов целый мешок? То-то князь обрадуется! Нам золото, ему — тебя. Последняя, значит, надежа!
— Нет у меня амулетов. Один был — тот, что корчмарю отдал. А насчет надежды… Может, и ваша правда. Только на меня надежда и осталась. Не выстоять ополянам против майнцев…
— Вы, молодой человек, сведущи в военном искусстве? — саркастически изломал бровь Джакомо Сегалт. — Стратег?! Полагаете, князь Рацимир назначит вас воеводой?
— Вы смеетесь надо мной. Но я должен!.. я хочу передать князю вот это…
Юноша раскрыл котомку, зашуршал тряпьем. На свет божий явилась шкатулка — потертая, о трех углах, расчерченная, наподобие трико фигляра, черно-красно-желтыми полями. Краска кое-где успела облупиться, края изрядно побиты. Кроме шкатулки, в котомке обнаружились большие песочные часы.
— Игра, что ли? — с презрением скривился атаман.