Сын у отца один родился. Остальные — дочери. Сызмальства отец сына с собой брал. Зачем, спросите? Чтоб к тропам караванным привыкал, к жизни кочевой, наречия разные запоминал, с людьми ладить умел, в товарах разбирался: что где да почем, как лежалую ветошь за новый шелк выдать; у кого контрабанду брать можно, кому тайком сбывать, а с кем лучше не связываться; когда хабар дать следует, — а когда шиш без масла скрутить: накось, выкуси!
Сын, Джаммаль-младший, весь в отца рос. В премудрости торговые-походные вникал охотно, на ус мотал (хоть усов у него в ту пору еще не было), а однажды возьми-спроси:
— Почтенный родитель мой, отчего ты караваны водишь? Вон, купцы, что товары тебе доверяют, сами по домам сидят, щербет пьют, с женами тешатся, а денег куда больше тебя загребают. Стань и ты купцом!
Засмеялся Джаммаль-старший, сына по курчавой голове потрепал.
— Молодец, сынок, верно подметил. Только и отец твой далеко не простак. Чтоб купцом стать — деньги надобны. Вот я завтра в Драгаш отправляюсь: невольников вести предложили. Я раньше живых людей не водил, да уж больно выгодное это дело. Пару раз обернусь — и, да поможет мне Аллах, в городе навеки осяду. Лавку открою, торговлей займусь. А невольники… Что — невольники? Товар, как товар.
Старый караван-баши слов на ветер не бросал. Отвел дважды невольников — из Драгаша во Влеру, из Шкодера в Дришти, — вернулся домой с удачей и дело свое открыл. Сын, понятно, при лавке: растет, отцу помогает. Ушлый парень: на язык боек, барыш носом чует. Своего не упускал, а, бывало, и чужое прихватывал. Так что когда отцу срок помирать вышел, — с легкой душой дело сыну оставил. Знал: в надежные руки отдает.
Принял сын наследство, погоревал, сколько положено, родителя оплакивая, а там вскорости сестер замуж повыдавал и сам женился.
После вторую жену взял, третью, — доходы позволяли. Дела процветали, купец Джаммаль понемногу богател, умело скрывая часть прибылей, дабы не баловать казну лишними податями, и был вполне счастлив, пока не исполнилось ему тридцать девять лет. «Разве это возраст для мужчины?!» — скажете вы, и будете совершенно правы.
Ибо возраст тут ни при чем.
И судьба ни при чем, и беда ни при чем…
— Неужели ты хочешь получить от меня золота больше, чем весит эта несчастная цепочка?!
— Ах, уважаемый, разуйте глаза! На этой замечательной, превосходной, лучшей в мире цепочке еще имеется пластинка червонного золота с древними письменами, вдесятеро увеличивающими ее ценность! Они такие древние, что их не прочтет и сам Соломон, восстань он из праха! Обратите внимание: какое плетение, какая чеканка! Сейчас так не делают. И заметьте, ни цепочка, ни пластинка ничуть не потускнели. Лучшего золота вы не найдете и в султанской сокровищнице!
— Небось, с утра надраил, — буркнул купец себе под нос, однако так, чтобы его не услышал ювелир, тщедушный венецианец. Ибо выше прибыли ювелир ценил свою репутацию, хотя торговаться умел ничуть не хуже самого Джаммаля.
— И вот эта тоню-ю-юсенькая пластиночка золота, по-вашему, стоит целый динар, да еще восемь курушей впридачу? Да, уважаемый?!
— Да, уважаемый! Эта толстая пластинка на тройной цепи стоит гораздо больше! А мой почтенный клиент вовсе не умеет смотреть на товар! То вы смотрите на пластинку, и забываете про цепочку, то вы смотрите на цепочку, и забываете про пластинку. Опять же, не восемь, а девять курушей, если вы успели забыть цену. Я с самого начала уступил вам один куруш, или вы об этом тоже забыли? Может, вам следует лучше завязать чалму, чтобы слова, влетев в одно ухо, не вылетали из другого?
Минуту-другую купец размышлял: обидеться ему на ювелира или нет? И не удастся ли на этой обиде сторговать безделушку еще на куруш-полтора дешевле? Нет, вряд ли. Сам виноват: слишком усердно изображал забывчивость. Обижаться поздно. А подарок для средней жены нужен. Женщины любят украшения, а Рубике он давно ничего не дарил. Да и цена, если честно, вполне приемлемая.
— Вы меня убедили, уважаемый. Давайте сойдемся на динаре и восьми с половиной курушах…
— Нет, вы только послушайте! Это же чистое разорение! Ну хорошо, хорошо, только для вас, уважаемый, я уступлю эти несчастные пол-куруша. Может быть, вы посмотрите новые бусы?..
Однако дома Джаммаля ждало одно сплошное расстройство и огорчение. С порога к нему кинулась младшая жена, Фатима, спеша наябедничать: красивая, но вздорная Рубике поссорилась со старшей женой, Балой, ссора быстро перешла в рукоприкладство, и в итоге пострадала китайская ваза с драконами, созерцанием которой любил услаждать свой взор хозяин дома, предаваясь курению кальяна. Конечно, она, Фатима, пыталась вразумить старших жен, но разве может один ангел справиться с двумя шайтанами, пади гнев Аллаха на обеих…
Дальше купец уже не слушал. Его любимая ваза, как выяснилось, не просто «пострадала», — от нее остались мелкие черепки. «Это Рубике!» — не преминула напомнить из-за плеча младшая жена, ловко пользуясь случаем, чтобы направить гнев мужа на главную соперницу.
И на этот раз она действительно добилась успеха.
— Неблагодарная! — в гневе кричал Джаммаль на испуганно замершую перед ним Рубике. — Я трачу целых двадцать динаров, желая тебя обрадовать, а ты платишь мне за любовь и заботу черной неблагодарностью! Вот тебе вместо подарка!