— Хорошо. Иди сюда, девочка. Стань тут, рядом с доской. Ты знаешь, как дать злому дядьке… э-э-э… по башке?
— Ага! Вот так!
Звонкий хлопок маленьких ладошек. На доске остаются всего две фигуры. Две сиротливые пешки. Красная и черная. Марцин впивается взглядом в часы, песчинки в который раз начинают бежать вверх — и вдруг бледное лицо юноши заливается краской изумленья. Песок в нижней части колбы не кончается! Верхняя часть уже переполнена, а маленький смерчик продолжает гнать в горловину бессчетные крупицы: часы, дни, года…
— Быть не может…
Договорить Марцин не успевает. Девочка поспешно хватает черную пешку и прижимает ее к груди.
Окно распахивается настежь…
— Ой, лыцал! Лыцал!
Эльза Фенривер, девочка пяти лет, всплеснула руками. Она была прелестна, в новом платье с оборками, с цветами в золотых кудрях. Стоящий перед малышкой пони испугался резкого движения. Всхрапнул, попятился.
Заплясал на месте.
— Стой! Понецка, стой!
Сидя в седле, трехлетний Зигфрид улыбался бессмысленной улыбкой идола, не понимая, что происходит. Сегодня его нарядили в детский доспех с вызолоченным зерцалом. Дали надеть шлем с плюмажем. Привесили к поясу самый настоящий меч. Длинный-длинный, до неба. Ну, пусть не до неба, но все равно длинный. Как у папы. Зигфрид был счастлив. И папа — самый сильный! самый умный! — отошел к кустам роз: любоваться наследником, не мешая сыну наслаждаться триумфом.
Зигфрид был счастлив, даже вылетая из седла.
— Понецка!
Шарахнувшись от Эльзы, пони встал на дыбы. Копыто ударило рядом с головой мальчика. Игрушечный шлем откатился в сторону, висок лежащего ничком Зигфрида впитывал случайную тень — солнце скрылось за пушистым, похожим на собаку облаком.
Белокурые волосы наследника были в песке.
— Стой!
Крик — мужской, властный. Сильная рука поймала уздечку, рывком отбросила пони прочь, на боковую аллею сада. Дитрих, маркграф Майнцский, склонился над сыном:
— Ты ударился? Ты цел?!
Зигфрид перевернулся на спину.
Засмеялся.
Потом подумал, глядя на просиявшее лицо отца, и заплакал.
— …Мы видели, Каролинка. Ты старалась. Ты очень старалась, ты не виновата, что у тебя не вышло. Ты хорошо играла.
— Я холосо! Холосо иглала! Там злого дядьки не было. Ой, лыцал!.. добленький!.. и лосадка…
— Вот оно как… — поджал сухие губы Джакомо. — Просто играла. Ну, что от ребенка требовать…
— Хоцу лосадку! Хоцу к лыцалу!..
— Двадцать лет! — как в бреду, шептал Марцин, с ужасом глядя на готовую разреветься девочку. — Будь она хоть чуть постарше… Господи, почти двадцать лет!
— Чего бухтишь, мажонок?
— Двадцать лет! Она перенеслась на два десятка лет назад! Сама! Она сделала это сама! — глаза юноши лихорадочно блестели. — У нее дар! Боже милосердный, такая сила…
— Ну и толку с той силы? Зигфриду все, как с гуся вода…
— Может, у князя Рацимира получится? Или еще у кого? Надо пытаться! Надо что-то делать! — однако в словах Марцина не было прежней уверенности. — Сквожина, попробуйте вы?!
На доске оставалась одна-единственная красная пешка.
Женщина презрительно скосилась на игру.
— Я? Да нешто я пальцем делана?!
— Тс-с-с! — отчаянно зашипел вдруг Ендрих, и все разом примолкли.
Наверху послышались отчетливые, уверенные шаги. Заскрипели доски.
Джакомо, не дожидаясь указаний атамана, извлек из отверстия тряпичную затычку.
— …пьянствуем, значит?..
Голос пришельца — тихий, вкрадчивый, многообещающий — не сулил отдыхавшим в корчме майнцам ничего хорошего.
— Никак нет, господин барон! Разрешите доложить: мы всю ночь преследовали вражеский отряд. Теперь ждем подхода основных сил его светлости. Мои люди нуждались в отдыхе…
— Через пять минут здесь будет лично его светлость Зигфрид фон Майнц. Извольте заново обыскать корчму. Сверху донизу! Шкуру спущу! Если опять обнаружится очередной народный мститель…
— Слушаюсь, господин барон!
Суматошный топот ног.
— Посиди с дядями, Каролинка. Мамка за тобой вернется.
Встав, служанка решительно шагнула к двери.
— С ума сошла, баба?! Выдать нас хочешь?!
Но остановить Сквожину никто не успел. Женщина всем телом налегла на дверь, снаружи что-то упало. Створка поддалась…
— Держите ее!
Поздно. Сквожина уже оказалась снаружи, захлопнув тайную дверь, и теперь по-новой заваливала ее хламом. Джакомо прильнул ухом к хлипкой перегородке. Все молчали. Люкерда беззвучно молилась, по-детски шевеля губами.
…голоса.
Люди затаили дыхание.
…голоса.
Люди затаили дыхание. Ендрих, оскалясь волком, поудобнее перехватил нож для броска.
— Тут кто-то есть! Корчмарь, дай факел!
— Осторожней, добрые господа, пожару не наделайте! Сгорим ведь!..
— Баба! Клянусь муками святого Себастьяна, баба! А ну, иди сюда!..
— Да это прислуга моя, господин рыцарь! Дура, как есть дура… С перепугу в погреб спряталась. Выходь, выходь, зараза, добрые господа тебя не обидят. И пива нацеди, темного «чабрика», из крайней бочки! Ишь, вздумала от работы отлынивать!..
— Посвети-ка, Ронмарк. Больше никого нет?
— Пусто…
— Да кому здесь быть?! Разве что крысы…
— Ладно. Эй, баба, лезь наверх. И ты, корчмарь, тоже…
Шаги. Удаляются. Издалека, глухо — лязг засова.
— Матерь Божья, благодарю…
— Мамка! Хацу к мамке!..
— Иди сюда, Каролинка. Не плачь. Вот, возьми цацку.