— В тебе это есть, ты только развей. Войди в душу зверя и успокой, приласкай ее. А встретится какой человек, то же сделай и ему. Человек — тот же зверь, только гордыни больше. Ты войди в его душу, он и смирится.
Савва старался, и что-то у него получалось.
Он не удивлялся своим неожиданным способностям, считал их как бы само собою разумеющимися. Опять же, и вода у них была в колодце такая, что от нее новые свойства еще больше усиливались.
— Тут ко мне из Москвы всякие люди прилетали, думали на этой воде санаторию строить, я им говорю: «Дело для здоровья полезное, только вместе с новой водой тем больным надо будет всю жизнь менять, иначе толку не будет».
— Так и что? Где те люди?
— Как Россия стала рушиться, так и это рухнуло. Ты да я — вот и все, кто эту водицу пьет. Потому и тайные силы у нас есть.
Сам того не ожидая, однажды Савва даже сдал экзамен.
В тот день он отправился на озеро километров за десять, чтобы пробить там прорубь. Озеро было неглубоким, зимой рыбе не хватало воздуха, и она задыхалась. Савва взял бур, кайло, надел широкие лыжи на чуни и пошел уже знакомым путем. Мороз был довольно крепкий, низкое солнце озаряло лес. Савва шел, весь погрузившись в радостность жизни. Этому тоже научил его дед — ощущать удовольствие от неба, земли и солнца не поверхностью сознания, а всем телом, душой впитывать мировую энергию.
Дойдя до, озера, он где растоптал, где разгреб ногами сугроб и в нескольких местах сначала пробурил, а потом расширил отверстия. Савва любил смотреть на это чудо: заморенные рыбины сами выпрыгивали на лед, чтобы глотнуть воздуха. Недолгое время они пружинисто извивались, а потом сразу твердели, замерзнув. В первый раз Савва собрал их и принес домой.
— Ну и спасатель, — сказал дед.
И Савва не понял, хвалит он его или осуждает.
— Гляди, что будет.
Антоний погрузил замерзших и, как считал Савва, совершенно мертвых жирных с черными спинами окуней в ведро с водой, и те через несколько мгновений уже виляли хвостами, а потом стали с силой биться о стены ведра, расплескав половину воды.
— Теперь чего делать с ними будем? Надо их назад в озеро отправлять, в реку нельзя — не та водица. Есть тоже нельзя, ты взял их обманом, без спросу. В другой раз кто тебе тут поверит? Надо было их сразу назад в прорубь спустить, тогда б от всей округи тебе шла доброта.
Ночь была лунной. И половину этой ночи Савва вместе со стариком препровождал рыбу назад в озеро. Сначала они выставили ведро с водой и плещущими рыбинами на мороз, а когда вода схватилась, по очереди несли ведро по лыжным следам через лес.
— Ночной лес — он совсем другой, словно человек в глубоком сне. Однако и в нем идет своя жизнь, и ее надо уважать. В ночном лесу ни кричать, ни топором бить нельзя, — учил по дороге Антоний. — Ну, да ты и сам можешь войти в его душу. — И он остановился. — Ну-ка вчувствуйся!
Савва замер и ощутил в душе многоголосый негромкий хор глухой дремы.
Так было с месяц назад, а в этот раз он, встав на корточки, бурил последнее отверстие во льду озера и неожиданно услышал сзади тяжелую поступь. Если бы он не бурил лед так увлеченно, то отметил бы присутствие чужой души еще раньше. А теперь оставалось лишь спокойно оглянуться и увидеть медведя со свалявшейся шерстью.
Медведь с интересом наблюдал за его действиями. Увидев выпрыгивающую из проруби рыбу, уверенно пошел к ней, а заодно и к человеку, словно давно этого дожидался.
Антоний уже рассказывал о шатунах-медведях. Что-то подняло его среди зимы из берлоги, а теперь уж ему было не впасть в долгий зимний сон — жир свой он израсходовал, а нового среди зимы было не набрать. Голод гонит такого медведя по тайге, и он рад заломать любую встречную живность.
Медведь приближался к Савве с неспешным тупым упорством и смотрел на него как на еду, как на второе после рыбы блюдо. А так как Савва успел побросать рыбины в прорубь, то голодный зверь, смирившись с этим, перевел Савву в блюдо номер один.
— Это они с виду такие неторопкие, — рассказывал Антоний. — Медведь, ежели ему надо, он и сохатого догонит.
А потому убегать от него не было смысла. Да и Антоний учил, что убегать от зверя — последнее дело.
И Савва, как учил его дед, вошел в душу бредущего на него голодного зверя, даже ощутил, как мотается в воздухе его тяжелая голова, а большие карие глаза при этом неотрывно глядят на пищу, от которой исходят тепло и запах живой жизни. Савва почувствовал, как все медвежье тело уже полно радости от предвкушения пищи. Он успокоил эту радость и повернул медведя круговой дорогой к их дому, пообещав там миску теплой овсяной каши. Убедить медведя, что он видит не его, Савву, а сугробы и лед, было несложно, но как заставить его не ощутить запах живого человеческого тела? Однако получилось и это. Для верности Савва сам шагнул навстречу медведю и, протянув руку, дотронулся до его крепкого лба.
Медведь, словно зачарованный, медленно повернул назад и пошел кружным путем до лесу туда, где ему была обещана большая миска теплой сытной еды.
Глядя медведю вслед, Савва ощущал не столько радость от своего спасения, сколько пронизывающую тело слабость. Он с трудом поднял со льда бур, кайло и, еле передвигая лыжи, побрел к дому.