год. Настала очередь 1874 года. Оливия читала быстрее меня и вскоре
раздался ее взволнованный голос:
— Брайан, посмотрите! Джулио Максони, родился в 1847 году в Палермо.
Я страшно разволновался, вчитываясь в эти строки, хотя понимал, что
это может быть другой Максони. Людей с такой фамилией мы уже встретили
около сотни, почему бы одному из них не носить имя Джулио?
Я, похвалив Оливию, записал адрес этого Максони в записную книжку.
Мои поиски Карло Копини пока не увенчались успехом.
Максони жил на улице Карлотти в доме номер 12, на четвертом этаже. С
помощью карты города мы нашли эту улицу, а потом поехали туда. Она была
узкая и грязная. Видимо, Максони начинал свою карьеру, если это только был
тот, кого мы искали, мягко говоря, в скромных условиях. Даже сто лет назад
этот район был районом, где жили одни нищие.
Я открыл дверь дома N_12, и мы сразу же ощутили резкий запах жареного
лука, сыра и постного масла.
Одна из дверей в коридор открылась и заплывшее жиром женское лицо
показалось в проеме.
— Простите, мадам, — начал я почтительно, — мы иностранцы, которые
впервые приехали в Вечный город, чтобы найти квартиру, где жил наш
покойный родственник, когда был осчастливлен возможностью дышать воздухом
солнечной Италии.
У нее отвисла челюсть, затем широкая любезная улыбка расплылась по
лицу.
— Добрый день, сеньор и сеньора, — выпалила она и поинтересовалась,
чем она может помочь столь любезным гостям Италии.
Я назвал ей номер комнаты, где около ста лет назад жил Максони. Она,
пыхтя и переваливаясь с ноги на ногу, пошла показывать нам дорогу. На
лестнице так давно не убирали, что я готов был поверить, что записи
Максони вполне могли сохраниться здесь. Когда мы остановились у комнаты
N_16, хозяйка сказала:
— Теперь эта комната занята, но сейчас жилец на работе.
— Так, может быть, мы подождем его, — начал я, но квартирная хозяйка
перебила меня, пренебрежительно махнув рукой. Она пустилась в рассуждения
о неблагодарности жильцов, но я прервал ее излияния, вытащив из кармана
банкноту в сто лир.
Она впустила нас в комнату:
— Вот!
Мы увидели убогую и грязную каморку с кроватью, застеленной грязным
одеялом, с разбитым зеркалом, сломанным стулом, столом и батареей пустых
винных бутылок на окне и полу.
Она впустила нас в комнату:
— Вот!
Мы увидели убогую и грязную каморку с кроватью, застеленной грязным
одеялом, с разбитым зеркалом, сломанным стулом, столом и батареей пустых
винных бутылок на окне и полу.
— Мы хотели бы войти и побыть здесь некоторое время, чтобы пообщаться
с духом нашего умершего предка, — сказал я.
Брови мадам поползли вверх:
— Но ведь в комнате живут!
— Мы не будем ничего трогать, только посмотрим. Неужели вы не
понимаете наших чувств? — всхлипнула Оливия.
— Ну, хорошо, хорошо, — мадам выжидающе посмотрела на меня.
Я вытащил деньги — сто лир, и мадам просияла:
— Я понимаю, сеньор, вы и ваша сестра, вы хотите побыть наедине с
духом вашего родственника. Еще сто лир, и вы можете общаться с каким
угодно духом.
Я молча протянул деньги, и она, взяв их, ушла.
Мы молчали, и хозяйка, дойдя до лестницы, обернулась:
— Мне бы не хотелось вас торопить, но постарайтесь окончить ваше
общение, скажем, через два часа. Мой жилец может прийти домой обедать, и,
думаю, не очень обрадуется, увидев в своей комнате чужих людей.
Через полчаса безуспешных поисков Оливия, устало опустившись на
колченогий табурет, произнесла:
— С самого начала мне было ясно, что это бесполезно. Давайте уйдем
отсюда.
— Мы обыскали все вероятные места, — кивнул я, стряхивая пыль с рук,
— но ведь могут быть еще и тайники.
— Это пустая трата времени, Брайан. Этот человек был простым бедным
студентом, а не конспиратором. Зачем ему было устраивать в своей комнате
какие-то тайники?
— Не знаю… А может быть, есть такие мелочи, которые он мог просто
уронить, потерять… Допустим, лист бумаги вполне мог застрять в углу
ящика стола, например.
— Где? Мы перерыли все ящики и… — она вдруг остановилась на
полуслове.
Мы одновременно посмотрели на радиатор под окном. Отодвинув батарею
бутылок и груду окурков и, открутив ржавые болты ограждения радиатора, мы
увидели использованные билеты, бечевки, шпильки для волос, окурки и
какие-то листочки бумаги.
Оливия, став на колени, выгребла смятое меню какого-то ресторанчика,
обрывок пожелтевшего листка с цифрами, конверт с маркой, адресованный
некому Марио Пинотти, две открытки с видами города и листок, совершенно
чистый с обеих сторон.
— Это была хорошая идея, — пожал я плечами, — но, к сожалению, и она
не дала нам нужных результатов. Вы были правы, Оливия, идемте отсюда.
— Брайан! Посмотрите, — Оливия стояла у окна, разглядывая чистый
листок бумаги на свету. — Чернила выцвели, но кое-что можно еще разобрать.
Я взял бумагу из ее рук.
Да, едва заметные знаки были различимыми.
Я с великим трудом смог
разобрать следующее: «Институт Галилея. Среда. 7 июня…»
— Г-м-м-м… Это интересно, — отметил я. — Какой же это год?
— Я знаю простую формулу, как определить дату, — произнесла Оливия. —