ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!
ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!
Многое указывает на то, что я в очередной раз сумела не погибнуть. Я не знаю, как чувствуют себя мертвые, поэтому не могу быть уверена на все сто, но по своим ощущениям я бы никогда не подумала, что я покойница. Я сижу в тени само-лета, который частично зарылся в песок.
Я сижу в тени само-лета, который частично зарылся в песок. У меня осталась сумка с водой и орешками, и этот вот дневник. И у меня много ран, синяков и мыслей. Я продолжаю думать. Это была бы самая жестокая шутка бога (все еще с маленькой буквы, но теперь с совсем маленькой), если бы в загробном мире все продолжалось так же, как до смерти. Чтобы чело-век оставался какой был, с теми же мыслями и той же тоской. Вот это и был бы сущий ад. Может, я в аду? Ладно, до выяснения буду считать, что я жива. Нет, ну надо?! Черт возьми! Да плюс жара эта. Она еще больше распаляет унизительность то-го, что мне опять не удалось покончить с собой. Не знаю, сколько прошло времени, я очнулась в самолете несколько часов назад. У меня засохшая рана на лбу, но при этом я вопиюще жива. Это не может быть правдой. Те, кто падает в самолете, умирают. Только не я, конечно же. Словно бы кто-то играет мной.
Видимо, все же июль
Я могла легко рухнуть в море, но разве мы ищем легких путей? Нам подавай Африку. Вот теперь расплачиваюсь. Вода и орехи почти кончи-лись, я все больше понимаю, что на этот раз я недолго буду ходить в неудачниках, что через не-сколько дней я сдохну от жажды, но я отказыва-юсь поддаваться на эту провокацию, пусть это и безрассудно. Я в ярости. Я не желаю умирать в этой песчаной преисподней.
Совершенно точно июль
Нашла в самолете НЗ. Под задним креслом. В нем печенье, шоколад и литров десять воды. Плюс фонарик и аптечка первой помощи. Попы-талась настроить радио, но слышу только треск. Я не знаю, где я, но летела я не строго на вос-ток, как собиралась. Удерживать самолет в возду-хе оказалось очень сложно. Его болтало из сторо-ны в сторону, я психанула, и все пошло не так, как я думала. Должно быть, я летела на юг, пото-му что я очень долго видела берег. Потом я свер-нула в глубь материка и уже было решила, что это пустыня, но внизу снова возник берег. Ког-да бензин кончился, я тихо спланировала вниз. Упасть камнем у меня не хватило духу. Я струси-ла, зажмурилась, легла на задних креслах, закры-ла голову руками и подтянула ноги к подбород-ку. Я кричала и звала на помощь. Потом раздался удар, и все померкло.
Июль совершенно точно
Выкопала яму под самолетом. В песке на глу-бине гораздо прохладнее, чем наверху. Лежу в яме, ничего не делаю. У меня еще есть шесть-семь литров воды. Думаю, мне надо держаться побли-зости от самолета, чтобы иметь хоть какой-то шанс быть найденной. Но для этого надо, чтобы меня искали, а с чего им меня искать? Я могу быть где угодно, скорей всего на дне моря. Так они наверняка и думают. Никто не предполага-ет, что я жива. А я вот она. И не одна я, а еще и тот, кто живет во мне. Это все заметнее. Вчера я почувствовала что-то странное. Он пошевелился. Или она. Оно шевелится. Абсурдное ощущение. Отдельный от меня человек дрыгается внутри мо-его живота. Меня все время душат слезы. И чув-ство беспомощности. Все должно было быть не так. Раньше я имела контроль над процессом. А теперь потеряла его, и скорей всего это уже на-всегда.
Следующий день
Стараюсь не шевелиться, берегу силы. Несколь-ко раз пробовала послать радиограмму. И вроде бы услышала голос, но не уверена. Боюсь, сядет бата-рея. Нашла карту Северной Африки и теперь, мно-го раз мысленно повторив маршрут полета, я впол-не уверена, что я нахожусь или в Восточной Сахаре или в Мавритании. Скорей всего, не так далеко от моря. Я видела побережье не очень задолго до па-дения. Так мне помнится. Но идти пешком к мо-рю — последнее дело. Хотя может это все же луч-ше, чем вялиться здесь. Помощь ниоткуда не при-дет. Ни у кого нет оснований думать, что я тут. Я жду напрасно. У меня еще есть четыре-пять лит-ров воды. И шестнадцать печенек.
Следующий день
Решила идти. Понимаю, что вряд ли дойду до побережья, но хочу попробовать.
Понимаю, что вряд ли дойду до побережья, но хочу попробовать. Сумела вырвать компас из приборной доски. Он вроде работает. Если считать, что солнце действительно всходит на востоке и садится на западе, то компас по-казывает направление верно. Море должно быть строго на западе. Дневник беру с собой. Я боль-ше не хочу, чтобы он пропал без вести вместе со мной. Мне хочется, чтобы дневник нашли и что-бы знавшие меня прочитали, о чем я думала. Я хотела умереть, но у меня не получилось, тогда я решила жить, но умираю. Это трагично, бес-смысленно, но может стать наукой другим. Я по-следний раз попробую справиться с радио и после захода солнца тронусь в путь. Прежде чем батарея сдохла, я совершенно ясно услышала голос, он го-ворил по-испански. Я несколько раз произнесла по-английски свое имя и номер, написанный на боку самолета, и сказала, что нахожусь недалеко от моря в Западной Сахаре, это самое вероятное. Полный идиотизм, что я не могу сказать точнее. Я не помню, сколько времени я летела, и не знаю ни скорости, ни дальности полетов этих самоле-тиков. Я летела умирать, зачем мне было думать о таких тонкостях. Готовясь умирать, человек ду-мает иначе, чем когда он планирует жить. Совер-шенно иначе. Теперь я точно знаю это. Я вообще узнала много, чего раньше не знала.
Ан Хьюн-Су: Я сожалею, что сделала так, что ни ты, ни я не познакомимся с растущим во мне существом.