Все-таки они очень милые.
10 апреля
Последние ночи я бегаю по городу. Иногда узнаю здание или памятник по книгам и филь-мам, но в основном не имею ни малейшего поня-тия, где была. Я останавливаюсь перекусить, но в принципе все время перемещаюсь по городу, сво-рачивая в приглянувшиеся улочки. Раньше я не понимала, что заставляет людей бегать, но теперь вижу, что это связано с тем, как работает мысль. Когда человек быстро и долго бежит, тратя при этом много энергии, мозг постепенно отключает-ся. Мысли становятся тусклыми и безвредными. Другими словами, те, кто бегает, от чего-то убега-ют. Это люди с проблемами. У людей, бегающих много, их больше, чем у тех, кто бегает мало. По-ка они бегут, все в порядке. Стоит остановить-ся, проблемы возвращаются. А бегать беспрерыв-но никто не может. Жизнь для этого не приспо-соблена. Но все-таки сам процесс бега помогает, а это уже намного лучше, чем ничего.
А бегать беспрерыв-но никто не может. Жизнь для этого не приспо-соблена. Но все-таки сам процесс бега помогает, а это уже намного лучше, чем ничего. Помню, па-па рассказывал о коллеге, который не мог оста-новиться. Он бегал на работу, в лес, в Берген, в Трондхейм. А однажды упал и умер. Врачи сказа-ли, что у него оказалось гигантское сердце, разме-ром с бычье, видимо, и проблемы были такие же, хотя папа ничего о них не сказал. Он вообще предпочитал не говорить о проблемах. Видимо, считал, что нас с Томом надо беречь. Возможно, я оказалась бы больше готова к этим испытаниям, если бы папа с мамой хоть немного посвящали нас в то, что было не совсем хорошо, даже ес-ли нехорошести не было, можно было добавить каких-нибудь мелких штрихов в чересчур радуж-ную картину. Из девушки, сносно управляющейся с жизнью, я за год превратилась в бегающую по ночам и что-то кропающую на бумаге доходяжку. В последние дни у меня забрезжила надежда умереть на бегу. Но мое сердце справляется. Оно еще недостаточно распухло, чтобы порваться. Че-го только не выдерживает тело, просто порази-тельно. Марафон, вот что могло бы стать для меня выходом. А что, почему бы не превратиться еще и в девушку, которая летает по всему миру, чтобы бегать. Марафон в Нью-Йорке, марафон в Лондо-не, марафон в Берлине, Сиднее, далее везде. В ми-ре наверняка проводится несколько марафонов в неделю. Я стала бы той, кто бегает и бегает, той, кто не улыбается, победив, не притормаживает, разорвав финишную ленточку, потому что деньги, слава, гламур — все это не интересует ее, только сам процесс, сам бег, и ходят слухи, что она убе-гает от огромной трагедии. Я хочу быть загадоч-ной и окруженной слухами.
Раньше я думала, что люди не меняются. Чело-век может, конечно, сказать, что это он делать пере-станет, а другое как раз начнет, что он изменится и станет так-то и так хорош, он все это пообещает, но ничего не произойдет, в глубине души человек меч-тает всегда оставаться прежним. Так я всегда дума-ла. Но ошибалась. Ужасные происшествия меняют человека. Внезапно человек начинает писать, летать по всему миру, бегать. Он теряет себя и находит что-то другое. Бегуны худеют. Если я буду бегать долго, то в конце концов от меня ничего не оста-нется, я испарюсь и превращусь в воду и воздух. И землю. Чуть было не забыла ее назвать, но на-верняка в нее я превращусь первым делом. Сколь-ко-то килограмм земли. На них весной будет расти, например, мать-и-мачеха. Безусловно, быть мать-и- мачехой гораздо лучше, чем Юлией.
Насчет бега. Это началось во вторую или тре-тью ночь в отеле. Вдруг я вылезла из кровати. Мне кажется, я не совсем понимала, что происхо-дит, просто заметила, как бы вскользь, что я вста-ла, оделась, спустилась в холл гостиницы и выбе-жала в город. Бегала всю ночь и лишь утром рух-нула в кровать. А вечером купила себе кроссовки, треники и побежала снова. И теперь бегаю по но-чам в чужом городе. Сотрудники служб здравоо-хранения конечно сочтут это явным симптомом душевного нездоровья. Когда человек носится как угорелый по незнакомому городу ночь за ночью, пора бить тревогу. Думаю, то, чем я сейчас зани-маюсь, входит в первую десятку признаков того, что у человека поехала крыша. Но я стараюсь, во всяком случае. Не знаю, что именно я стараюсь сделать, но я прилагаю все усилия, во всяком слу-чае бегаю я именно с этим чувством, что я делаю все от меня зависящее.
По ночам никаких бегунов не встречаю, но ближе к пяти-шести утра они начинают появлять-ся на улицах. Сперва я думала, что они смотрят на мой костюм и кроссовки, на мой ритм и стиль бега и сравнивают, кто из нас в лучшей форме, но потом до меня дошло, что им любопытно лишь одно: а какие проблемы у меня, серьезнее, чем у них, или полегче. Лицо и глаза, вот на что они смотрят. Фигли, мои ланьи глаза ничего не выда-дут. Большинство продолжают свой бег в твердой уверенности, что их проблемы в сто раз хуже мо-их.
Думаю, они считают меня помешанной на ху-добе упертой девицей, которая наматывает круги перед школой. Да пусть думают что хотят.
11 апреля
Меня достало, что когда я бегу, волосы залеп-ляют лицо, поэтому, проснувшись сегодня утром, я отправилась в парикмахерскую в одном из пе-реулков рядом с Оксфорд-стрит, я несколько раз пробегала мимо ночью. Пока ждала, я листала ле-жавший на столике журнал. «Форбс». В нем я на-ткнулась на список одиннадцати самых опасных туристических маршрутов. Я сразу поняла, что в этом списке — ключ к решению моих проблем, поэтому взяла и выдрала его из журнала, пока парикмахеры не видели, и быстро сунула в кар-ман. Потом одна из парикмахерш постригла ме-ня совсем коротко, как Натали Портман, какой она была на премьере последней серии «Звездных войн». Я видела в газете ее фотографию из Канн, буквально месяц спустя после гибели мамы, папы и Тома, и она была такая хорошенькая, а Хайден Кристенсен держал ее за талию и улыбался не-привычно нагло, словно бы они только что за-нимались сексом в лимузине, который подвозил их к красной дорожке. Помню, что почувствовала укол зависти, они счастливы, знамениты, их ждет целая жизнь, в которой все еще может произойти, а в моей жизни не будет уже ничего, потому что все уже произошло. То, чего люди боятся больше всего на свете, уже стряслось со мной, и этого не исправишь, не отменишь и не забудешь, даже если потом случится что-нибудь хорошее, вот именно этого я больше всего и боюсь, до смерти прямо, поэтому и мечтаю, чтобы все поскорее закончи-лось. Я боюсь, что жизнь никогда больше не будет хорошей, она разрушена, потому что разбилось то, что обязательно должно работать, чтобы работало все остальное, а без этого лучше не станет, потому что хорошему не к чему прилепиться. Мысль, что лучше не станет, невыносима. Да ладно. На самом деле мне не верится, что Натали могла переспать с Хайденом. Я думаю, что он недостаточно хорош для нее, я надеюсь. Пока он был подающим на-дежды рыцарем-джедаем, он мне нравился, но как только он изменил Оби-Вану и перешел на тем-ную сторону силы, я его разлюбила, как и Ната-ли, полагаю я, хотя на таких длительных съем-ках все, похоже, настолько сживаются вместе, что непременно влюбляются друг в дружку и заво-дят романы и уже не видят реальности, настоя-щая жизнь сливается с жизнью персонажей, кото-рых они играют, поэтому я не очень-то верю в серьезность этих их романов. Но в любом случае Натали на той фотографии была пострижена поч-ти что налысо, и теперь так же пострижена я.