Губы джета искривила нехорошая улыбка.
— Тайная власть иным людям приносит больше наслаждения, чем явная. Уж ты, как придворный интриган, не можешь этого не знать.
Да, подумал Иллари, уел меня мальчик крепко.
— И потом… ни один из них просто не в состоянии освоить больше трех ремесел. Все же, кто меня осудил и изгнал…. все, кто хранит закон… — лицо джета вновь дернулось в усмешке, — да они просто боятся, что хоть одна голова подымется выше их собственной. И ведь это давно началось. Значит, уже несколько поколений. Тайная потомственная власть. Мерзавцы! Я не нарушил никакого закона. Мой порядок выбора правильный. А вот Керавар сначала был Мастером Лучником, а потом уже Мастером Слов.
— Ты меня не удивил, — заметил Иллари.
— Что ты имеешь в виду?
— А ты вспомни-ка остальных блюстителей закона. Готов пари держать, что у них тоже неправильный порядок выбора.
— А ты прав, — сказал джет. — Но почему?
— Именно поэтому. Это неправильные люди. Глупо звучит, но ведь ты меня понимаешь.
— Конечно, — отозвался джет.
— Неправильные, — повторил Иллари. — Перекрученные. Не слишком даровитые — по вашим меркам, конечно. И даже их дарования ведут в тупик. Им, кроме власти, ничего не оставалось. Закон как раз и был писан, чтобы таких, как они, не было вовсе. Их родители наверняка нарочно направляли их выбор неправильно. Иначе они бы не были настолько извращены, чтобы хотеть власти и интересоваться ею. Они же все с придурью.
— Я так понимаю, тебе ненавистна сама идея власти, — заметил джет. — А ведь ты и сам владетельный господин.
— Очень владетельный, — подтвердил Иллари. — Но мне всегда было скучно приказывать. Я по натуре человек действия. Если я кем и распоряжался с удовольствием, так это Лохаром и прочими соглядатаями, которых император приставил к моей особе.
— Помню, — чуть усмехнулся джет. — Но мне казалось, ты просто чуточку помешан на вассальных рангах и прочей дребедени.
— Нет, — покачал головой Иллари. — Но мне приходилось обращать на них внимание, чтоб не обратили другие. Представь, что бы началось, дозволь я тебе называть меня на «ты» прежде, чем повышу тебя в вассальном ранге.
— Понимаю. А я-то гадал, почему ты так легко забыл о том, что я твой вассал, и велел не называть тебя господином.
— Попросил, — напомнил Иллари.
— Верно. Попросил.
— Скучная штука — власть! — Иллари сбросил со своих плеч край плаща и лениво потянулся. — Мне всегда больше нравилось петь и драться самому, чем слушать хриплых запойных менестрелей или посылать на свою защиту наемников, корчась от страха, пока они не вернутся. Нет, решительно, власть — это для тех, кто сам не умеет.
— Ты не находишь, что твои шутки немного самоуверенны? — засмеялся джет.
— А как же. Но ты вот о чем подумай. Власть сделала императора разнузданным толстопузым подонком. Власть заставила его бояться и ненавидеть родного сына. Власть подучила его послать сына на смерть. И именно своей властью он погнал меня по болотам, одновременно меня подставив, так что без тебя у меня не было и тени надежды спасти своего лучшего друга. Вот и сам рассуди — могу ли я любить власть?
— Полагаю, нет, — джет чуть замялся. — Прости меня.
— Не за что. Да и у тебя нет никаких оснований питать любовь к власти. И не только за то, что она с тобой сделала. Свой любимый Джетевен вспомни.
— Не надо, — попросил джет.
— Всего-то и нужно оказалось — несколько поколений бездарей и тайна. А какую страну испакостили. И ведь немного их.
— Да, — ровным голосом ответил джет. — Немного. Меньше, чем мне поначалу показалось. Я сейчас прикинул… их, собственно, совсем мало. Джетевен был хлебом для всех, кто изголодался по мастерству и свободе. Камнем они сделали мою землю.
— Ну, не скажи. В других краях и такого нет, сам знаешь, — возразил Иллари. — Как говорится, на бесхлебье и камень — хлеб.
Джет поежился.
— Страшненькая поговорочка. Откуда она у тебя?
— От моего отца. Он пережил полугодовую осаду в местности, где в течение трех предыдущих лет была засуха. Именно эти слова он сказал, когда крепость принуждали к сдаче. Помощь подоспела вовремя.
— Я знаю, ты прав, — джет опустил голову, — но я не могу спокойно…
— Спокойно и не надо, — возразил Иллари. — Надо очень внимательно и настороженно. Теперь хоть ясно, откуда у Мастера Керавара к тебе такой злокачественный интерес.
Джет неожиданно засмеялся — хотя и без провизга в голосе, но все же почти истерически.
— Керавар — дурак! Я ведь не прочитал этого толком. Просто пролистал. Искал совсем другое. Даже и не заметил, что именно пролистал. Он хотел, чтобы я забыл — и сделал все, чтобы я вспомнил. Изгнал меня. Преследовал. По сути дела, заставил меня кинуться к тебе за защитой. Ведь если дело дойдет до прямого столкновения с ним, может, ты и сможешь меня защитить. Так нет, не угомонился. Вынудил меня задуматься, что же я такого знаю. А без твоей помощи, сам, я бы в жизни не вспомнил! Оставь он меня в Джетевене, и было бы все тихо-мирно.
— Не думаю, — возразил Иллари. — Рано или поздно, раз уж ты лазил по архивам, что-нибудь бы случилось. Я другого в толк не возьму: ты говоришь, что не читал Закона, а ведь он так старался уничтожить твою память, а затем и тебя, словно был уверен, что ты его читал.