— Понимаю, — заверил его Иллари. — И перестань взывать к моему пониманию через два слова на третье.
— Постараюсь, — без улыбки пообещал джет. Он боялся поднять взгляд на Иллари. Некоторое время он молчал, потом выпалил: — Я бы никогда не делал этого, господин. Никогда! Честное слово. Просто для тебя так безопаснее.
— По-моему, ты спятил на моей безопасности, — предположил Иллари.
— По-моему, нет, — со своей обычной детской серьезностью возразил джет.
— Да что для меня такого опасного, если я что-то и узнаю? — возразил Иллари.
— Это долго рассказывать.
— Ничего, рассказывай. Все равно до утра мы никуда не пойдем, а спать пока неохота.
Джет начал рассказывать. Теперь, когда он не должен был скрывать свой дар, этот самый дар разыгрался не на шутку. В результате Иллари слышал не только джета, хотя и не ушами, и видел не только то, что вокруг, хотя и не глазами, причем разные детали увиденного и сотворялись по-разному. То, чего джет не помнил отчетливо, и Иллари не мог увидеть иначе, как размытым пятном неопределенного цвета. А то, чего Иллари никогда воочию не видел во плоти и воссоздавал по видению джета, и выглядело созданным. Зрелище немного сумасшедшее. Горы, синие и белые, нарисованы мощными мазками прямо на настоящем небе, на их нарисованных отрогах шумят живые и нарисованные деревья, и среди них бродят вперемежку живые, игрушечные и туманные звери, ступая по цветам, вышитым на траве. А внизу, в горной котловине — настоящий ветер подымает на озере стеклянную рябь, и чьи-то почти невидимые руки играют теплым песком. А чуть поодаль из бумажных домов выходят живые джеты с живыми лицами и облачными руками — иногда, впрочем, наоборот. А иногда вообще непонятно, как может полупрозрачное нечто нести на себе тяжесть настоящей одежды. То, что Иллари принял за татуировку, внезапно оказалось бабочкой; она вспорхнула со смуглого плеча и улетела. Улетела к Деревьям. Иллари невольно задержал дыхание: деревья цвели. Нежная плоть лепестка туманно-прозрачная, как розовые и бледно-синие облака, но причуды памяти джета тут не при чем, она такая и есть. Зато прожилки, несущие сок… Иллари только дважды в жизни видел золото, но мягкий его блеск, несравнимый с суровой красотой бронзы, тихое веселье его сияния он запомнил навсегда. Вот так и выглядят прожилки. Словно по ним радостно струится расплавленное золото. Словно гроздь солнечный лучей обнимает и пронизывает кусочки облаков. И запах… ну, тут уже никаких сомнений. Так пахнет талисман джета. Удивительный аромат. Его мерцание просветляет мысли и проясняет чувства, и ничего, ничего, ничего на свете не может быть лучше и прекрасней. И я никогда, никогда его не забуду…
— Еще бы, — подтвердил Иллари. — Такое не забудешь.
— Эти деревья и сделали Джетевен Джетевеном, — тихо произнес джет, не в силах оторваться от мысленного созерцания.
…Когда-то мастера самых разных искусств и ремесел просто приходили в долину: те, кто там побывал, утверждали, что нигде больше так хорошо не думается и не работается. И они говорили сущую правду. Что-то было такое в самом воздухе затерянной долины, что освежало душу и укрепляло ее, отчего зрение и слух становились ясными и веселыми, а руки — умными и уверенными. Постепенно лучшие искусники Иматравы начали селиться в Джетевене, а потом и рождаться там. Воздух долины золотил кожу пришельцев и делал лиловыми глаза здешних уроженцев. Их стало легко отличить в любой толпе, и лиловая глубина под густыми ресницами становилась чем-то вроде знака цеха или гильдии, только означала она не профессию, а качество овладения ею, невероятный уровень мастерства. Правда, тем, кто слишком долго прожил под сенью деревьев Джетевена, отчего-то приходилось трудновато, когда они возвращались в обычный мир, а уроженцы долины и вообще чувствовали какую-то тяжесть в мыслях и на душе, покидая родные места. Но особенного внимания на такие мелочи никто не обращал. Словом, все шло замечательно, мастерство джетов и слава их мастерства росли день ото дня — и так до тех пор, пока джетов не начали попросту резать на улицах.
— Почему? — поинтересовался Иллари.
Джет взглянул на него с нескрываемым восхищением.
Джет взглянул на него с нескрываемым восхищением.
— Ты так и не понял, господин? До сих пор? — спросил джет замирающим от восторга голосом. — Вот это да!
— И что тут такого? — хмуро осведомился Иллари. — Мало ли чего я не понимаю?
— Ммм, — джет восторженно замотал головой. — Такое может не понять либо круглый дурак, либо гений.
— И кто же я, по-твоему? — на всякий случай спросил Иллари, дабы знать, стоит ли ему обижаться.
— Думаю, гений. Нет, ну это я и раньше знал, но чтобы настолько! Чтоб не понять такой простой вещи! Любой нормальный средний человек догадается мигом.
— Похоже, я круглый дурак, — вздохнул Иллари. — Теперь я совсем уже ничего не понимаю.
— Ты не понимаешь зависти, — ухмыльнулся джет. — Мне ты, к примеру, ни в чем не завидовал.
— А что, надо было?
Джет хихикнул.
— Но зачем? — удивился Иллари.
Джет рассмеялся в полный голос.
— Во имя всех солнц, праведных и неправедных! Откуда я знаю, господин? Но ведь завидуют же люди, понимаешь?