Далекие часы

— Она вздохнула и немного неуверенно улыбнулась. — Наверное, это от удивления. Подумать только, они до сих пор живы и по-прежнему в замке. Как… ведь они такие старые. — Она нахмурилась, изображая нешуточный интерес к математической головоломке. — Сестры-близнецы были старыми, еще когда я познакомилась с ними; по крайней мере, казались таковыми.
Не успев прийти в себя от ее вспышки гнева, я осторожно уточнила:
— То есть выглядели старыми? Седыми и морщинистыми?
— Нет. Нет, ничего такого. Это сложно объяснить. Полагаю, в то время им было всего лишь за тридцать, но, конечно, тогда это означало совсем не то, что сейчас. А я была еще ребенком. Дети склонны видеть мир в другом свете, верно?
Мне нечего было ответить, да она и не ждала ответа. Она смотрела на меня, но ее взгляд был затуманенным, словно старомодный экран, на который проецировались изображения.
— Они вели себя скорее как родители, а не сестры, — пояснила она, — в смысле, с Юнипер. Они были намного старше ее, и ее мать умерла, когда она была совсем крохой. Их отец был еще жив, но не принимал особого участия в воспитании дочери.
— Он был писателем, Раймондом Блайтом, — осторожно вставила я, опасаясь, что вновь переступаю черту и предлагаю матери сведения, которые известны ей из первых рук.
Однако на этот раз ей словно было все равно. Я подождала некоего сигнала, что ей знакомо это имя, что она помнит, как принесла книгу из библиотеки, когда я была маленькой девочкой. Я искала книгу перед переездом в надежде, что смогу принести и показать ее матери, но тщетно.
— Он написал «Подлинную историю Слякотника», — добавила я.
— Да, — только и промолвила она, очень тихо.
— Ты встречалась с ним?
Мать покачала головой.
— Я видела его пару раз, лишь издали. Он был уже очень старым и настоящим отшельником. Большую часть времени проводил, запершись в своей писательской башне, мне не дозволялось туда подниматься. Это было одно из самых важных правил, а правил было немного. — Мать опустила глаза, и стали видны выпуклые розовато-лиловые венки, пульсирующие под веками. — Иногда о нем говорили; полагаю, с ним бывало непросто. Я всегда считала его кем-то вроде короля Лира, натравливающего дочерей друг на друга.
Впервые в жизни мать упомянула при мне вымышленного персонажа, и в результате мои мысли свернули совсем не в ту сторону. Я писала диплом по шекспировским трагедиям, но она и виду не подавала, что знакома с пьесами.
— Эди? — Мама резко вскинула глаза. — Ты сказана им, кто ты? Когда приехала в Майлдерхерст? Ты сказана им обо мне? Перси и остальным?
— Нет.
Не оскорбит ли мое упущение маму? Не станет ли она выяснять, почему я скрыла от них правду?
— Нет, не сказала.
— Хорошо, — кивнула она. — Это мудрое решение. Доброе. Ты лишь смутила бы их. Это было так давно, и я провела с ними совсем мало времени; несомненно, они совершенно забыли обо мне.
Это был мой шанс, и я не упустила его.
— То-то и оно, мама. Они не забыли; точнее, Юнипер не забыла.
— Ты о чем?
— Она приняла меня за тебя.
— Она?.. — Ее глаза искали мои. — С чего ты взяла?
— Она назвала меня Мередит.
Мама коснулась губ кончиками пальцев.
— Она… говорила что-то еще?
Перекресток. Выбор. И все же выбора у меня не было. Надо действовать осторожно: если я в точности передам маме слова Юнипер, ее обвинения в нарушенном обещании и загубленной жизни, нашей беседе, несомненно, придет конец.
— Не много, — сообщила я.

— Вы были близки?
Мужчина, сидевший за нами, встал; его увесистый зад толкнул наш столик, так что все на нем задрожало. Я рассеянно улыбнулась на его извинение, сосредоточившись на том, чтобы наши чашки и наше общение не полетели вверх дном.
— Вы с Юнипер дружили, мама?
Она взяла кофе и долго водила ложкой по внутренней стороне чашки, снимая пенку.
— Знаешь, это было так давно, что сложно вспомнить подробности. — Ложка звякнула, приземлившись на блюдце. — Я уже рассказывала, что провела там чуть больше года. В начале сорок первого приехал папа и забрал меня домой.
— И ты туда не возвращалась?
— Я больше никогда не видела Майлдерхерст.
Она лгала. Я испытывала жар и головокружение.
— Ты уверена?
Смешок.
— Эди… какой странный вопрос. Ну конечно, уверена. Разве можно такое забыть?
Нельзя. И я не забыла. Я сглотнула.
— Вот именно. Со мной случилось нечто очень забавное. В выходные, когда я впервые увидела въезд в Майлдерхерст — ворота у дороги, — меня охватило престранное чувство, что я уже была здесь.
Когда она промолчала, я надавила:
— Была с тобой.
Тишина была мучительной, и внезапно я обратила внимание на шум кафе вокруг нас: грохот опустошаемого контейнера для кофе, гудение кофемолки, пронзительный смех где-то в полуэтаже. Но все это словно слышала не я, а кто-то другой, как будто мы с мамой были отделены от толпы, заключены в своем собственном пузыре.
Я постаралась, чтобы мой голос звучал ровно:
— Когда я была ребенком. Мы приехали туда, ты и я, и встали у ворот. Было жарко, там было озеро, и мне хотелось искупаться, но мы не вошли. Ты посчитала, что уже слишком поздно.
Мама медленно, деликатно промокнула губы салфеткой и взглянула на меня. На мгновение мне показалось, что в ее глазах мелькнула искра узнавания; но затем она моргнула, и искра погасла.
— Ты выдумываешь.
Я медленно покачала головой.
— Все ворота одинаковы, — заявила она. — Где-то, когда-то ты увидела фотографию… или фильм… и запуталась.
— Но я помню…
— Уверена, что я права. Как в тот раз, когда ты обвинила нашего соседа, мистера Ватсона, в том, что он русский шпион, или когда ты решила, что тебя удочерили… нам пришлось показать тебе свидетельство о рождении, помнишь?
Этот ее тон я слишком хорошо усвоила с детства. Невыносимую уверенность здравомыслящего, уважаемого, могущественного существа; существа, которое не станет слушать, как бы громко я ни кричала.
— Твой отец заставил показать тебя врачу из-за ночных страхов.
— Это другое.
Ее лицо озарила веселая улыбка.
— Ты выдумщица, Эди. Всегда была выдумщицей. Не представляю, от кого ты это унаследовала; не от меня. И уж точно не от отца. — Мать потянулась, чтобы поднять сумку с пола. — Кстати, о твоем отце: мне пора домой.
— Но, мама… — Я ощутила, как между нами разверзлась пропасть; порыв отчаяния подтолкнул меня в спину. — Ты даже не допила кофе.
Она посмотрела на свою чашку и стынущую серую лужицу на дне.
— С меня довольно.
— Я возьму тебе еще, сегодня моя очередь…
— Нет. Сколько я должна тебе за первую?
— Нисколько, мама. Пожалуйста, останься.
— Нет. — Она положила рядом с моим блюдцем пятифунтовую банкноту. — Меня не было все утро, и отец был предоставлен самому себе. Ты же знаешь, какой он: разберет весь дом, если я сейчас же не вернусь.
Ее влажная холодная щека прижалась к моей, и она ушла.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140