Далекие часы

Б. и О. С.
Дело в том, что одновременно с профессиональным триумфом расцвела и личная жизнь Раймонда Блайта. В 1919 году он женился на Одетте Сильверман, которую встретил на приеме в Блумсбери, устроенном леди Лондондерри. Несмотря на скромное происхождение, талант арфистки стал для мисс Сильверман пропуском на светские мероприятия, которые иначе наверняка остались бы для нее недоступными. Помолвка была недолгой, и брак вызвал небольшой светский скандал в связи с возрастом жениха и юностью невесты — ему перевалило за пятьдесят, а ей было восемнадцать, всего на пять лет больше, чем его дочерям от первого брака, — а также в связи с разницей их происхождения. Ходили слухи, что Раймонда Блайта приворожили — красотой и юностью Одетты Сильверман. Пара обвенчалась в часовне Майлдерхерст, открытой впервые после похорон Мюриель Блайт.
В 1922 году Одетта родила дочь. Малышку окрестили Юнипер; на множестве фотографий, сохранившихся с того времени, ее красота несомненна. Несмотря на шутливые замечания о затянувшемся отсутствии сына и наследника, из писем Раймонда Блайта ясно, что он был рад прибавлению в семействе. Увы, его счастье оказалось недолгим; грозовые тучи уже сгущались на горизонте. В декабре 1924 года Одетта умерла от осложнений в самом начале второй беременности.
Я поспешно перевернула страницу и увидела два снимка. На первом Юнипер Блайт, вероятно, было годика четыре. Она сидела, вытянув перед собой босые ноги и скрестив лодыжки. По лицу было ясно, что ее застали врасплох в момент одиноких раздумий, чему она вовсе не рада. Она смотрела прямо в камеру миндалевидными глазами, расставленными чуть широковато. На фоне чудесных светлых волос, россыпи веснушек вокруг курносого носа и раздраженно надутых губок казалось, что в глазах ее таятся недетские познания.
На следующем снимке Юнипер была уже девушкой. Годы, казалось, пролетели незаметно, и те же самые кошачьи глаза смотрели в камеру со взрослого лица. Лица удивительной, но странной красоты. Я вспомнила рассказ матери о том, как деревенские женщины расступились при появлении Юнипер, словно она принесла с собой особую атмосферу. Глядя на фотографию, я без труда могла вообразить эту сцену. Юнипер была пытливой и замкнутой, отрешенной и сведущей одновременно. Отдельные черты, намеки и проблески эмоций и интеллекта складывались в неотразимое целое. В поисках даты я прочла сопутствующий текст — апрель 1939 года. В том самом году с ней познакомилась моя двенадцатилетняя мать.
После смерти второй жены Раймонд Блайт, по свидетельству очевидцев, заперся в своем кабинете. Однако он больше не опубликовал ничего примечательного, не считая пары-тройки коротеньких отзывов в «Таймс». Хотя перед смертью Блайт работал над неким проектом, это был, вопреки общим надеждам, не новый «Слякотник», а многословный научный трактат о нелинейной природе времени, развивающий собственные теории автора, знакомые читателям «Слякотника», о способности прошлого проникать в будущее. Работа так и не была завершена.
В последние годы жизни здоровье Раймонда Блайта неуклонно ухудшалось, и он решил, что это Слякотник из его знаменитого романа стал призраком и теперь преследует и мучает его — вполне естественный, хоть и необычный страх, учитывая вереницу трагических событий, погубивших множество дорогих его сердцу людей, который охотно разделяют гости замка. Принято считать, что старинный замок изобилует леденящими кровь историями. И неудивительно, что всеми любимая книга, такая как «Подлинная история Слякотника», события которой разыгрываются в этих самых стенах, породила подобные теории.
В конце тридцатых Раймонд Блайт обратился в католицизм и в последние годы отказывался кого-либо видеть, кроме своего священника. Писатель умер в пятницу четвертого апреля 1941 года, упав с башни Майлдерхерст — та же участь постигла его мать на шестьдесят пять лет раньше.

В конце главы имелась еще одна фотография Раймонда Блайта. Она разительно отличалась от первой — улыбающегося молодого отца с парой пухлых двойняшек на коленях, — и пока я изучала ее, мне живо припомнился разговор с Элис в книжном магазине. В особенности ее предположение, что психическая неустойчивость, поразившая Юнипер Блайт, коренилась у нее в крови. Ведь в этом человеке, этой версии Раймонда Блайта, не было ни капли простоты и довольства, которые так бросались в глаза на первом снимке. Напротив, казалось, его терзает беспокойство: глаза насторожены, губы поджаты, подбородок напряжен. Фотография датирована 1939 годом, Раймонду было семьдесят три, но чем дольше я смотрела, тем больше укреплялась в мысли, что не только возраст прочертил глубокие морщины на его лице. Во время чтения я решила, что биограф упомянула о призраках в переносном смысле, однако теперь поняла — это не так. Лицо человека на снимке было маской застарелой душевной муки, полной страха.
Вокруг сгустились сумерки, заполнив низины и леса поместья Майлдерхерст, прокравшись на поля и поглотив свет. Фотография Раймонда Блайта растворилась в темноте, и я закрыла книгу. Но не ушла. Еще не время. Вместо этого я обернулась и вгляделась в прореху меж деревьев, где на вершине холма стоял замок, черная громада на фоне темно-синего неба. Я трепетала при мысли, что завтра утром переступлю его порог.
В тот день обитатели замка обрели для меня плоть; они просочились мне под кожу, пока я читала книгу, и теперь мне казалось, что я знаю их целую вечность и нахожусь в деревне Майлдерхерст по праву, хотя попала сюда случайно. То же самое я испытывала, когда впервые читала «Грозовой перевал», «Джейн Эйр» и «Холодный дом». Как будто история уже была мне знакома, будто подтверждала мои давние подозрения о мире, будто ждала меня всегда.
Путешествие сквозь скелет сада
До сих пор, закрывая глаза, я вижу сверкающее утреннее небо начала лета: солнце кипит под прозрачной синей пленкой. Наверное, оно запечатлелось в моей памяти, поскольку в следующий раз я увидела Майлдерхерст только через несколько месяцев, когда сады, леса и поля облачились в металлические цвета осени. Однако в тот в день все было иначе. Я отправилась в Майлдерхерст, помахивая подробными инструкциями миссис Кенар; в груди трепетало давно подавленное желание. Мир возродился к жизни: пение птиц окрасило воздух, гудение пчел сгустило его, а теплое-теплое солнце тянуло вверх по холму прямо к замку.
Дорога все не кончалась, и я уже начала опасаться, что совсем заблудилась в бесконечной роще, когда прошла через заржавленные ворота и оказалась перед заброшенным прудом для купания, большим и круглым, по меньшей мере тридцати футов в диаметре. Я сразу поняла, что это тот самый пруд, о котором упоминала миссис Кенар, — пруд, сконструированный Оливером Сайксом в то время, когда Раймонд Блайт привез в замок свою первую жену. Разумеется, водоем во многом походил на своего меньшого брата рядом с фермерским домом, однако отличия так и бросались в глаза. Пруд миссис Кенар весело блестел на солнце, ухоженная лужайка вокруг ластилась к его выложенным песчаником берегам, а этот пруд давно был заброшен. Его каменная оправа покрылась мхом и растрескалась, и теперь пруд окаймляли калужница и поповник, желтые личики которых соперничали за пятна света. Вода густо заросла кувшинками, листья которых накладывались друг на друга; теплый ветерок волновал всю поверхность, словно шкуру огромной чешуйчатой рыбы, экзотического чудовища из тех, чей рост ничто не сдерживает.
Дна пруда видно не было, но я догадывалась о его глубине. На дальней стороне имелся трамплин для прыжков; деревянная доска выцвела и растрескалась, пружины проржавели; казалось, все сооружение держится лишь на честном слове. К ветке огромного дерева двойными веревками были привязаны качели, ныне усмиренные множеством колючих побегов, которые оплели их снизу доверху.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140