Ну конечно жив, раз его кто-то зовет!
— Мистер Кэвилл!
Том обернулся и увидел девушку, машущую рукой; знакомое лицо приближалось к нему. Девушка шла, как ходят совсем молоденькие девушки, когда хотят казаться старше: плечи назад, подбородок вперед, запястья изогнуты; и все же она спешила, как взволнованный ребенок, вскочив со скамейки в парке и бросившись через невидимую границу, где раньше стояла чугунная ограда, которую давно превратили в заклепки, пули и самолетные крылья.
— Здравствуйте, мистер Кэвилл! — Задыхаясь, она остановилась перед ним. — Вы вернулись с войны!
Надежда встретить отца растаяла; радость и облегчение вытекли через тысячи крохотных проколов на коже. Том хрипло вздохнул и понял, что это он мистер Кэвилл, а эта девушка посреди мостовой, которая моргает сквозь очки и чего-то ждет, его ученица; была когда-то его ученицей. В ту далекую пору, когда у него были ученики, когда он веско изрекал банальности о великих идеях, которых не понимая ни на гран. Том поморщился, вспомнив прежнего себя.
Мередит. Ну конечно. Ее зовут Мередит Бейкер, она повзрослела со времени их прошлой встречи. В ней стало меньше детского, она выросла, вытянулась, и новые дюймы были полны беспокойства. Улыбка растянула его губы, он с трудом поздоровался и испытал приятное ощущение, которое не сразу опознал, нечто, связанное с девушкой, с Мередит, и их последней встречей. Не успел он нахмуриться и задуматься, как воспоминание, с которым было связано это чувство, всплыло на поверхность: жаркий день, круглый пруд, девушка.
И тогда он увидел ее. Девушку с пруда, прямо здесь, на лондонской улице, совершенно отчетливо, и на мгновение решил, что опять бредит. Разве может быть иначе? Девушку из грез, которую порой представлял на войне, сияющую, парящую, улыбающуюся, когда тащился через всю Францию; когда падал под весом своего приятеля Энди — умершего у него на плече задолго до того, как Том это понял, — когда ударила пуля, колено подломилось и кровь впиталась в землю у Дюнкерка…
Том уставился на девушку и тряхнул головой, начав безмолвный отсчет до десяти.
— Это Юнипер Блайт, — представила Мередит, теребя пуговицу у воротника и улыбаясь девушке.
Юнипер Блайт. Ну конечно, ее так зовут.
Она улыбнулась с поразительной искренностью, и все ее лицо преобразилось. Том тоже ощутил себя преобразившимся, как будто на долю секунды вновь стал тем юношей у сверкающего пруда в жаркий день до начала войны.
— Привет, — сказала она.
В ответ Том кивнул, слова по-прежнему ускользали от него.
— Мистер Кэвилл был моим учителем, — пояснила Мередит. — Вы виделись как-то раз в Майлдерхерсте.
Том украдкой бросил еще взгляд, пока внимание Юнипер было приковано к своей младшей подруге. Юнипер не была Еленой Троянской; несовершенство ее лица помрачило его рассудок. У любой другой женщины подобные черты казались бы приятными, но не лишенными изъяна: слишком широко расставленные глаза, слишком длинные волосы, щель между передними зубами. Но в ее случае они создавали избыток, буйство красоты. Ее отличала от прочих особенная живость. Она была сверхъестественно красива и в то же время совершенно естественна. Ярче, сочнее, чем все остальное.
— У пруда, — говорила тем временем Мередит. — Помнишь? Он пришел меня проведать.
— О да, — отозвалась девушка, Юнипер Блайт, поворачиваясь к Тому.
И что-то внутри его оборвалось. У него перехватило дыхание, когда она улыбнулась и заявила:
— Вы плавали в моем пруду.
Она поддразнивала, и ему захотелось произнести что-нибудь легкомысленное, пошутить, как в былые времена.
— Мистер Кэвилл тоже поэт, — сообщила Мередит; ее голос доносился откуда-то со стороны, издалека.
Том попытался сосредоточиться. Поэт. Он потер лоб. Он больше не считал себя поэтом. Он смутно помнил, как отправился на войну за опытом, полагая, что сможет открыть тайны мира, увидеть вещи в новом, ярком свете. И он увидел. О да, увидел. Вот только то, что он увидел, в стихах не описывают.
— Я больше не пишу, — возразил он. Это была его первая фраза, и он почувствовал необходимость ее исправить. — Я был занят. Другими делами. — Теперь он смотрел только на Юнипер. — Я живу в Ноттинг-Хилле.
— А я в Блумсбери, — ответила она.
Он кивнул. Ему было отчасти неловко встретить ее во плоти после того, как столько раз в самых разных ситуациях он представлял ее.
— Я в Лондоне почти никого не знаю, — добавила она.
А он недоумевал, то ли она простодушна, то ли прекрасно осведомлена о своих чарах. Как бы то ни было, нечто в ее тоне заставило его осмелеть.
— Вы знаете меня, — напомнил он.
Она с любопытством поглядела на него, наклонила голову, как будто прислушиваясь к его мыслям, и улыбнулась. Достала блокнот из сумки и что-то написала. Когда она протянула листок, ее пальцы коснулись его ладони, и его словно пронзил электрический разряд.
— Я знаю вас, — согласилась она.
И ему показалось, тогда и каждый раз, когда он мысленно воссоздавал их беседу, что на свете нет и не было более точных и истинных слов.
— Вы идете домой, мистер Кэвилл?
Мередит. Он совсем о ней забыл.
— Да, сегодня день рождения у мамы. — Он посмотрел на часы; цифры показались бессмысленными значками. — Мне пора.
Мередит улыбнулась и подняла два пальца буквой «V»; Юнипер просто улыбнулась.
Том подождал, пока не окажется на маминой улице, прежде чем развернуть листок; но когда он подошел к передней двери, адрес в Блумсбери уже запечатлелся в его памяти.
Только поздно вечером Мередит осталась одна и сумела все записать. Вечер был мучительным: Рита и мама ругались весь ужин, папа заставил их сидеть рядом и слушать объявление мистера Черчилля по радио о русских, а потом мама — все еще не простившая Мередит предательства в замке — нашла огромную груду носков, которые нуждались в штопке. Сосланная на кухню, где летом всегда царила жара, Мередит мысленно проигрывала день снова и снова, полная решимости не упустить ни малейшей детали.
А теперь наконец она укрылась в тишине комнаты, которую делила с Ритой. Она сидела на кровати, прислонившись спиной к стене; ее дневник, ее драгоценный дневник лежал на коленях, и она яростно марала его страницы. В любом случае, подождать было мудро, невзирая на муки; Рита сейчас особенно невыносима, и последствия, если она найдет дневник, будут ужасны. К счастью, горизонт обещал быть чистым еще около часа. Не иначе как при помощи черной магии Рите удалось привлечь внимание помощника мясника из лавки через дорогу. Это явно любовь: парень прятал под прилавок сосиски и украдкой передавал их Рите. Рита, разумеется, считала себя его светом в окошке и не сомневалась, что свадьба не за горами.
К несчастью, любовь не смягчила ее. Днем она дождалась возвращения Мередит и потребовала отчета: что за женщина приходила к ней утром, куда они отправились в такой спешке, что это Мередит замышляет. Конечно, Мередит не сказала. Просто не хотела. Юнипер была ее личным секретом.
— Так, одна знакомая, — обронила она как можно небрежнее.
— Маме не понравится, что ты отлынивала от своих обязанностей и гуляла с леди Вонючкой.
Но у Мередит в кои-то веки был припасен ответный удар.
— А папе не понравится, чем вы с сосисочником занимались в убежище.
Лицо Риты покраснело от негодования, и она швырнула в Мередит первое, что подвернулось под руку, а именно свою туфлю, поставив некрасивый синяк над коленом; зато она промолчала при маме о Юнипер.