Далекие часы

Стояло полнолуние. Я выглянула в окно и увидела, как наша мать плавает на спине и смеется в серебристом свете.
— Она была заядлой пловчихой, — вспомнила я прочитанное в «Майлдерхерсте Раймонда Блайта».
Перси кивнула.
— Папа подарил ей на свадьбу круглый пруд, но она всегда предпочитала ров. Им занялся специальный человек. Когда она умерла, папа засыпал ров.
— Видимо, он напоминал ему о ней.
— Да.
Ее губы дернулись, и я осознала, что довольно неосторожно расспрашиваю ее о семейной трагедии. Я указала на каменный выступ, наряженный в нижнюю юбку рва, и сменила тему.
— Что это за комната? Не помню, чтобы видела балкон.
— Библиотека.
— А там? Что за огороженный сад?
— Это не сад. — Она отпустила занавеску, и та упала на место. — И нам пора двигаться дальше.
Ее тон стал ледяным, тело окаменело. Очевидно, я оскорбила ее, но не понимала как. Быстро прокрутив в голове наши последние реплики, я решила, что, скорее всего, она просто пала духом под бременем старых воспоминаний.
— Наверное, потрясающе жить в замке, который столько лет принадлежал вашей семье, — тихо промолвила я.
— Да, — отозвалась она. — Это не всегда было просто. Приходилось идти на жертвы. Мы были вынуждены продать большую часть поместья, последним — фермерский дом, но сумели сохранить замок.
Она демонстративно осмотрела оконную раму и смахнула кусочек отслоившейся краски. Когда она заговорила, ее голос был деревянным от старательно сдерживаемых чувств:
— Сестра была права. Я люблю этот дом, как другие любят людей. Всегда любила. — Перси покосилась на меня. — Наверное, вам это кажется эксцентричным.
Я покачала головой.
— Нет, вовсе нет.
Брови-шрамы с сомнением выгнулись, но я не обманывала, я вовсе не считала это эксцентричным. Сердце моего отца разбилось, когда ему пришлось расстаться с домом, где протекло его детство. Довольно незамысловатая история: маленький мальчик, вскормленный на баснях о знаменитом прошлом своей семьи, и обожаемый богатый дядюшка, щедрый на обещания, который неожиданно передумал на смертном одре.
— Старые здания и старые семьи принадлежат друг другу, — изрекла Перси. — Так было всегда. Моя семья живет среди камней замка Майлдерхерст, и мой долг — хранить их. Чужакам такое не под силу.
Ее пылкая тирада явно нуждалась в одобрении.
— Наверное, вам кажется, что они до сих пор рядом. — Слова слетели с моих губ, и внезапно я представила, как моя мама стоит на коленях у кукольных домиков. — Поют в стенах.
Брови подпрыгнули на полдюйма.
— Что вы сказали?
Сама не заметила, как произнесла это вслух.
— Насчет стен, — напирала она. — Вы что-то сказали о поющих стенах. Что именно?
— Просто моя мать как-то раз упомянула о седых стенах, что поют далекими часами, — кротко ответила я.
Лицо Перси засияло от удовольствия, что составило резкий и ослепительный контраст с ее обычной суровостью.
— Мой отец написал эти строки. Наверное, ваша мать читала его стихи.
Я искренне сомневалась в этом. Мама никогда не любила читать и уж точно не увлекалась поэзией.
— Возможно.
— Когда мы были маленькими, он рассказывал нам истории, предания о прошлом. Говорил, что, если ходить по замку неосторожно, далекие часы порой забывают спрятаться.
С этой фразой левая рука Перси выгнулась наподобие паруса. Забавный театральный жест, совершенно несвойственный этой резкой и практичной женщине. Ее манера речи также изменилась: короткие предложения удлинились, резкий тон смягчился.

— Он натыкался на них, играя в темных и пустынных коридорах. «Подумайте о бесчисленных людях, которые жили в этих стенах, — говорил он, — которые шептали свои секреты, совершали предательства…»
— Вы тоже их слышите? Далекие часы?
Наши взгляды встретились, и мгновение она пристально смотрела мне в глаза.
— Полная бессмыслица. — Ее губы изогнулись в улыбке-шпильке. — Наши камни старые, однако это всего лишь камни. Несомненно, они многое повидали, но умеют хранить тайны.
На ее лице мелькнула тень боли. Я решила, что она думает об отце и матери, тоннеле времени и голосах, которые доносятся до нее сквозь годы.
— Неважно, — добавила она скорее для себя, чем для меня. — Что толку рассуждать о прошлом? Если подсчитывать мертвецов, недолго оказаться в полном одиночестве.
— Наверное, вы рады, что у вас есть сестры.
— Конечно.
— Я всегда считала, что братья и сестры — подлинное утешение друг для друга.
Снова пауза.
— У вас их нет?
— Нет. — Я улыбнулась и слегка пожала плечами. — Я единственный ребенок в семье.

— Вам одиноко? — Она разглядывала меня, как редкий вид насекомого, достойный изучения. — Мне всегда было интересно, каково это.
Мне вспомнились невосполнимая пустота в своей жизни, те редкие ночи, проведенные в обществе моих спящих, храпящих, бормочущих двоюродных сестер, и свои недостойные фантазии, будто я одна из них, будто я кому-то принадлежу.
— Иногда, — призналась я. — Иногда одиноко.
— Но это и освобождает, надо полагать.
Впервые я заметила, что у нее на шее дрожит крошечная жилка.
— Освобождает?
— Кто лучше сестры помнит ваши старинные грехи?
Она улыбнулась, но тепло улыбки не смогло превратить признание в шутку. Вероятно, она об этом догадывалась, поскольку позволила улыбке погаснуть, кивнула в сторону лестницы и произнесла:
— Идемте. Пора спускаться. Осторожнее. Держитесь за перила. Мой дядя свернул себе шею на этих ступеньках, когда был совсем мальчиком.
— О боже! — На редкость беспомощно, но как еще реагировать? — Какой ужас.
— Однажды вечером разразилась ужасная гроза, и он испугался, по крайней мере, так рассказывают. Молния вспорола небо и ударила у самого озера. Мальчик закричал от страха и прежде, чем няня успела его поймать, соскочил с кровати и выбежал из комнаты. Глупыш споткнулся, упал и приземлился у подножия лестницы, как тряпичная кукла. Иногда мы воображали, будто слышим по ночам его плач, когда погода была особенно дрянной. Знаете, он прячется под третьей ступенькой. Ждет, когда кто-нибудь оступится. Надеется обрести товарища. — Она повернулась ко мне на четвертой ступеньке. — Вы верите в призраков, мисс Берчилл?
— Не знаю. Наверное.
Моя бабушка видела призраков. По крайней мере одного: моего дядю Эда, после того как тот свалился с мотоцикла в Австралии. «Он так и не понял, что умер, — вздыхала бабушка. — Бедный мой ягненочек. Я протянула ему руку со словами, что все хорошо, он добрался до дома, и мы любим его». Воспоминание заставило меня поежиться, и перед тем как Перси Блайт повернулась обратно, на ее лице мелькнуло мрачное удовлетворение.
Слякотник, архивная комната и запертая дверь
Я следовала за Перси Блайт по лестничным пролетам, мрачным коридорам и снова вниз. Вероятно, глубже, чем уровень, с которого мы начали подъем? Как и все здания, развивающиеся с течением времени, Майлдерхерст был подобен лоскутному одеялу. Крылья пристраивались и перестраивались, разрушались и возрождались.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140