Далекие часы

Я не поняла, имеет ли она в виду продолжительность их службы или жизни в целом, но уточнить не успела.
— После этого мы плыли по течению, набирали временных работников по мере возможности, однако к началу Второй мировой найти садовника нельзя было ни по любви, ни за деньги. Какой молодой мужчина станет довольствоваться уходом за садом, когда грядет война? Уж точно не тот, в котором мы нуждались. Помощь по хозяйству была не менее скудной. Все мы были заняты другими делами.
Она замерла, опершись на рукоятку трости; ее мысли унеслись прочь, кожа щек обвисла.
Кашлянув, я осторожно спросила:
— А теперь? Вам кто-нибудь помогает?
— О да. — Она небрежно махнула рукой, вернувшись из неведомых далей. — Правда, совсем немного. Раз в неделю приходит служанка, чтобы помочь с готовкой и уборкой, и один из местных фермеров чинит изгороди по мере необходимости. Еще есть молодой паренек из деревни, племянник миссис Кенар, он подстригает лужайку и пытается держать сорняки в узде. Он неплохо справляется, хотя серьезное отношение к труду, по-видимому, осталось в прошлом. — Перси Блайт мимолетно улыбнулась. — Остальное время мы предоставлены сами себе.
Я улыбнулась в ответ. Затем она указала на узкую служебную лестницу и заметила:
— Кажется, вы говорили о своей любви к книгам?
— Мать утверждает, что я родилась с книгой в руках.
— В таком случае, полагаю, вы не прочь посетить нашу библиотеку.
В книге упоминался пожар, который поглотил библиотеку замка Майлдерхерст, тот самый, который убил мать близнецов, так что не знаю, что именно я ожидала увидеть за черной дверью в конце темного коридора, но явно не обширную библиотеку. Тем не менее передо мной открылась именно она, когда я переступила порог вслед за Перси Блайт. Полки громоздились вдоль всех четырех стен, от пола до потолка, и хотя в комнате было темно — окна были закутаны тяжелыми ниспадающими занавесями, которые касались пола, — я видела, что шкафы заставлены очень старыми книгами с форзацами из мраморной бумаги, позолоченными обрезами и ткаными переплетами. Мои пальцы буквально чесались от желания как следует пробежаться по их корешкам, отыскать экземпляр, перед которым я не смогу устоять, выудить его, медленно открыть, сомкнуть веки и вдохнуть освежающий душу аромат старой книжной пыли.
Перси Блайт проследила за моим взглядом и словно прочла мои мысли.
— Разумеется, это замены, — призналась она. — Большая часть оригинальной библиотеки семьи Блайт погибла в пламени. Восстановить удалось немногое; где не справился огонь, там поработали дым и вода.
— Столько книг, — выдохнула я; при мысли о такой потери меня пронзила острая боль.
— Да уж, немало. Конечно, отец воспринял это крайне тяжело. Большую часть оставшейся жизни он посвятил возрождению коллекции. Письма летели во все стороны. Торговцы редкими книгами были завсегдатаями в нашем доме; другие гости не поощрялись. Тем не менее папа не заходил в эту комнату после смерти матери.
Наверное, у меня разыгралось воображение, но пока она говорила, я определенно почуяла застарелый запах гари, сочащийся из-под новых стен и свежей краски, исходящий из глубин старого известкового раствора. И еще шум, источник которого я не могла определить: легкий стук, незаметный при обычных обстоятельствах, но весьма примечательный в этом странном и тихом доме. Я взглянула на Перси, подошедшую к кожаному креслу с глубоко вдавленными пуговицами, но если она и услышала звук, то не подала виду.

— Мой отец был большим любителем писем, — сообщила она, пристально глядя на письменный стол в закутке у окна, — и моя сестра Саффи тоже.
— А вы нет?
Скупая улыбка.
— За свою жизнь я написала крайне мало писем, только самые необходимые.

Ее ответ показался мне необычным, и, должно быть, это отразилось на моем лице, потому что она пояснила:
— Письменная речь всегда давалась мне с трудом. В семье писателей это стало непростительным изъяном. Жалкие попытки не приветствовались. Отец и два его оставшихся в живых брата обменивались превосходными эссе, когда мы были маленькими, и по вечерам отец зачитывал их вслух. Он ожидал восторгов и не скупился на критику тех, кто не соответствовал его стандартам. Изобретение телефона стало для него катастрофой. Он винил его за многие язвы мира.
Стук возобновился, на этот раз громче, свидетельствуя о движении. Немного похоже на то, как ветер задувает в щели, сметает гравий, только сильнее. И я была уверена, что звук доносится сверху.
Я осмотрела потолок, тусклую электрическую лампу, свисающую с посеревшей розетки, трещину в штукатурке, напоминавшую молнию. В голове мелькнула мысль, что шум, который я слышу, может оказаться единственным предупреждением, что потолок вот-вот обрушится.
— Этот шум…
— О, не обращайте внимания. — Перси Блайт махнула рукой. — Это всего лишь смотрители играют в венах.
Вероятно, изумление, которое я испытала, отразилось на моем лице.
— Это самый страшный секрет таких старых домов, как наш.
— Смотрители?
— Вены.
Она нахмурилась, проследив глазами за линией карниза, как будто отмечая продвижение чего-то, незаметного мне. Когда она снова заговорила, ее голос слегка изменился. В ее самообладании появилась едва заметная брешь, и на мгновение мне показалось, что я вижу и слышу ее более отчетливо.
— В шкафу в комнате на самом верху замка спрятана секретная дверь. За дверью начинается целый лабиринт потайных ходов. По ним можно красться от комнаты к комнате, от чердака к подвалу, словно мышка-малютка. Если не шуметь, можно услышать множество самых разных шепотков. Надо быть осторожным, там легко заблудиться. Это и есть вены дома.
Я поежилась от внезапного гнетущего образа дома в виде гигантского, припавшего к земле существа. Темного и безымянного чудовища, затаившего дыхание; большой старой жабы из волшебной сказки, которая надеется обманом выманить поцелуй у девицы. И конечно, я вспомнила о Слякотнике, стигийской скользкой фигуре, выходящей из озера, чтобы предъявить права на девушку у чердачного окна.
— В детстве мы с Саффи любили притворяться. Мы воображали, что семья предыдущих владельцев поселилась в ходах и отказывается уезжать. Мы называли их смотрителями и всякий раз, когда слышали необъяснимый шум, знали, что это они.
— Неужели? — еле прошептала я.
При виде моего лица она засмеялась странным безрадостным смехом, который оборвался так же резко, как и начался.
— О, но они не были настоящими. Вовсе нет. Шум, который вы слышите, издают мыши. Одному богу известно, сколько их здесь. — Она смерила меня взглядом, и уголок ее глаза дернулся. — Я вот думаю. Не желаете взглянуть на шкаф в детской, в котором скрывается потайная дверь?
Кажется, я даже пискнула.
— С удовольствием.
— Тогда идемте. Подъем предстоит долгий.
Пустой чердак и далекие часы
Она не преувеличивала. Лестница карабкалась ввысь виток за витком, с каждым пролетом становясь все уже и темнее. Как только мне показалось, что я вот-вот перестану различать окружающее, Перси Блайт щелкнула выключателем тусклой электрической лампочки без абажура, которая свисала на проводе с высокого потолка. После этого я разобрала, что к стене примыкают перила, помогавшие осилить последний крутой пролет; приделаны они в пятидесятых годах двадцатого века — предположила я по скучной практичности металлической трубы. Кто бы и когда бы это ни сделал, я мысленно поблагодарила его.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140