— Ну… Мигрант — это такой злой дух, который пытается пробраться в город и ночами пить кровь из жителей. Сплошь и рядом он предстает в человеческом облике.
— Занятно, — повторила Анастасия.
Странно выглядела улица — словно город, убрав с домов крыши, накрыли наглухо колоссальной железной крышкой, как кастрюлю. Ну, а кроме этого — ничего удивительного. Мощеная брусчаткой мостовая, вывески лавок почти такие же — калачи у пекарей, башмаки у сапожников, ключи у ремесленников по железу, и прочая всячина, позволяющая легко угадать занятие хозяина. Только шума в трактирах почти не слышно, пьют чинно. И уличная толпа производит меньше шума. Сквозь огромные прямоугольники мутноватого стекла над головой льется слабый свет, и повсюду горят те же стеклянные фонари с язычками неподвижного почти синего пламени. Никаких особенных чудес Анастасия не увидела, о чем не замедлила сказать Ярлу. Он в ответ осведомился, не хочет ли Анастасия приобрести себе часы. Понятно, она хотела, тем более что ее деньги имели здесь хождение.
Правда, хозяин вполне обыкновенной на вид ювелирной лавки сначала не хотел продавать ей часы (которых, кстати, и не было на прилавке), все требовал какую?то местную прописку. Анастасия сказала, что таких денег у нее нет, только китежские, и собралась было уйти, но Ярл, сдвигая брови и делая значительное лицо, пошептался с хозяином, и тот принес часы из задней комнаты. Ярл порывался заплатить сам, но Анастасия не позволила.
— И не скучно жить под землей? — спросила она, когда они вышли на улицу, провожаемые неодобрительным взглядом хозяина.
— Наоборот, — сказал Ярл. — Ибо мы независимы этим путем образа жизни.
— А хлеб? Пашни?
— Хлеб всегда можно купить. Наши деньги еще лучше. Сравни со своими — чьи отчеканены искуснее?
— Меняемся на память? — сказала Анастасия, решив, что Капитану не помешает посмотреть на такую монету.
— Возьми так.
— Нет уж, меняемся.
— Ну хорошо. — Ярл отдал ей монету и со снисходительной усмешкой спрятал в карман китежскую. — Вот мы и пришли.
Они вошли в дом. Тяжелая портьера сомкнулась за спиной Анастасии. Она уселась в кресло, огляделась — комната как комната. Ярл взял со стола синий стеклянный графин, налил в бокал рубиновую жидкость:
— Ты не против?
— Я не против. — Анастасия осторожно отпила. Похоже на вино, но в нем чувствуется что?то покрепче. Она еще раз осмотрелась, пожала плечами: — Признаться, что?то не вижу я здесь особенных чудес…
— Присмотрись. Здесь не такие фонари, как на улице. Анастасия присмотрелась. В самом деле, фонари другие.
В них словно сам воздух пылает — невыносимо ровный, без малейшего шевеления пламени.
— Электричество. Я не стану объяснять тебе, что это такое есть. Прости, но ты сразу не поймешь.
— Ну да, я ведь дикарка, — засмеялась Анастасия. Вино самую чуточку ударило в голову.
— Ты прекрасная дикарка, — сказал Ярл, глядя на нее с какой?то непонятной грустью. — Тебе не приходило в голову, что ты достойна лучшей участи?
«Ну вот, начинается, — подумала Анастасия, — далась им всем эта лучшая участь». Она насторожилась, но на ее улыбке это не отразилось ничуть:
— Смотря что будут предлагать. Эти вот фонари?
Ярл встал и отдернул занавеску. Там стоял странный ящик — металлический, блестящий, с передней стенкой словно бы из непрозрачного стекла.
На нем стоит еще один, поменьше. Оба усеяны какими?то украшениями, красивыми выступами, цветными незнакомыми буквами и эмблемами, стеклянными окошечками со стрелками.
У Анастасии возникло странное чувство.
Ящик был не такой.
Дело не в том, что он непонятный и загадочный. Совсем не в том.
Он словно бы чужд этой комнате. Комната вполне обычная — те же столы и кресла, те же ковры и гобелены, та же утварь. Те же, разве что чужеземные, чуточку иного -облика и вида. А вот ящики и фонари — другие. Не совмещаются с комнатой, с домом, с городом. Такими же чужеродными они выглядели бы в домах Империи или Китежа. Словно сделаны не здесь, людьми с другими возможностями…
Но додумать она не успела — Ярл что?то сделал, и стеклянная стенка ящика загорелась изнутри. Там, в ящике, пела на незнакомом языке женщина.
Анастасия не особенно и удивилась. Те картины, что показывал волшебник из снежной осени, были гораздо удивительнее — яркие, объемные, подлинное окно в другой мир, окно без рамы и границ. А здесь — пусть и цветное, но плоское зрелище, ожившая картина. Ну, не картина, положим, видно, что женщина живая, но все равно плоский, оживший в ящике гобелен… Но интересно.
Она спохватилась и сделала ужасно изумленное лицо. Краешком глаза наблюдала за Ярлом — нет, все в порядке, он важничал, покровительственно усмехался. «А мы?то при свечах и факелах живем, как дикари», — сердито подумала Анастасия, допивая бокал.
Музыка была резкая, негармоничная, какофония какая?то. Женщина пела на незнакомом языке. Одежды на ней почти что и не было — так, несколько бахромчатых лоскутков, соединенных нитками бус, и певица двигалась так, чтобы еще больше это подчеркнуть.
— Великолепное развлечение для мужчин, я понимаю, — сказала Анастасия язвительно. — Если нет рядом живой женщины и уговорить ни одну не удается, сиди и пялься…