— Ну конечно, это ты можешь, — сказала Анастасия. — Я даже не могу себе представить, на что ты способен, взявшись пугать, но наверняка на многое…
— Ты и представить себе не можешь, — подтвердил он с гнусной ухмылкой.
Анастасия ужаснулась, увидев совсем близко его глаза — шальные от желания и пьяные от безнаказанности. «Он же сумасшедший», — подумала девушка панически. Какой?то Мелкий писец, сидел с бумажками возле ученых, потом вдруг посреди всеобщего страха и крушения мира получил в полное распоряжение возможность творить любые чудеса и пятьсот лет тешится вседозволенностью, захлебнулся ею, пропитался. В первые минуты она еще могла думать о нем, как о боге, Древнем Божестве — но не теперь, видя эти глаза, эту глупую напыщенность, не изменившуюся за пятьсот лет. Жалкий писец, мелкая душонка, рехнулся от свалившихся на него благ… Но пора как?то спасаться, выручать Ольгу!
Холодная решимость рыцаря ожила в ней. Рукоять меча сама прыгнула в руку. Анастасия взмахнула им по всем правилам боевого искусства — «крыло ястреба», страшный удар, рассекающий от левого плеча наискось до пояса…
Удар пришелся по пустоте. Волшебник, оказавшийся совсем в другом месте, деланно зевнул, а рукоять меча вдруг превратилась в змею, скользкую и холодную, она разинула пасть, зашипела, подняла ромбовидную голову к лицу девушки… Анастасия, взвизгнув не своим голосом, отшвырнула меч.
Волшебник хохотал.
— Девочка, ты прелесть, — еле выговорил он. — Похоже, Ты и в самом деле неплохо владеешь этой железкой…
— Между прочим, мне приходилось ею убивать.
— Тем приятнее мне будет, когда ты перестанешь барахтаться. А ты скоро перестанешь, королева моя… Анастасия с тоской и отвращением сказала:
— Попался б ты мне на войне, писец…
— Господи, да что ты знаешь о войне? Похоже, у кого?то из вас каким?то чудом завалялся то ли «Айвенго», то ли Дюма… Что ты знаешь о войне?
— А ты? — запальчиво крикнула Анастасия.
— У меня есть возможность увидеть любую войну. Насмотрелся. Погляди, что там ваши мечи!
Перед Анастасией неслась желтая земля, сухая, каменистая. Скальные отроги, высокие склоны, над которыми она мчалась — не она, а словно бы ее дух в чьем?то чужом теле, в каком?то странном летающем ящике, над головой стрекочуще гудело, а за прозрачным круглым окном бушевал ужас — с земли прямо к Анастасии тянулись слепяще яркие полосы, вокруг вспыхивали дымы, грохотало, выло, визжало, бухало, чья?то чужая смертная тоска и жажда жизни пронизывали Анастасию с такой мощью, словно это ее убивали непонятным образом и вот?вот должны были прикончить; и кто?то кричал рядом: «Толя, вверх, вверх! Еще спарка слева!» Анастасия увидела совсем рядом лицо смотревшего вниз мужчины, в его глазах было жуткое осознание конца и яростная жажда выжить; Анастасии отчего?то сделалось его неимоверно жаль, и она пожелала, всей добротой своей, рыцарским сочувствием к гибнущему воину пожелала, чтобы он уцелел, выжил, спасся.
.. В ушах еще затухал непонятный крик: «Спарка слева!» — а Анастасия уже стояла на пушистом ковре перед хрустальным столом.
Но волшебник на сей раз вел себя странно — полузакрыв глаза, он то ли всматривался, то ли вслушивался неизвестно во что, бормотал, будто спросонья:
— Неужели спасла? Выдернула? Быть не может, это что ж, можно вот так… как смогла…
Анастасия жадно вслушивалась, ничего толком не понимая. Волшебник дернулся, открыл глаза.
— Я его спасла? — спросила Анастасия.
— Кого? Глупости! — Он отступил на шаг, скрестил руки на груди в своей смешной манере казаться величественным. — Не будем отвлекаться, дикарочка. Быть может, хватит на сегодня разговоров?
Что?то звонко щелкнуло. Анастасия глянула вниз — верхняя застежка ее алой рубашки сама собой отскочила. Анастасия попыталась застегнуть ее, но она не поддавалась, выскальзывала из пальцев, как живая, а там и вторая застежка отскочила, и третья, Анастасия тщетно пыталась справиться с ожившей вдруг, распахивавшейся рубашкой. Снисходительный хохоток волшебника хлынул в уши, как липкая вода; лязгнув, расстегнулась сама собой чеканная пряжка ее пояса, и Анастасия, в охватившем ее злом бессилии, вдруг вспомнила со всей четкостью, как она хотела спасения тому гибнущему в воздухе воину. Еще ничего не соображая, но видя по исказившемуся лицу волшебника, по вспыхнувшему в его глазах страху, что происходит нечто для него неожиданное, и это ей только на пользу, — Анастасия, словно в жарком упоении битвы, пожелала. Чтобы рассыпался прахом и исчез навсегда этот нелепый и страшный мирок вместе с его свихнувшимся хозяином. Чтобы она вновь вернулась в свой мир вместе с Ольгой. Чтобы все стало как прежде, до вступления на снег. Невозможно было описать словами, как ее воля, юная, дерзкая и упрямая, ломала, гнула, одолевала другую волю, заросшую жирком самодовольства и покоя; как протекала эта битва в полном безмолвии, посреди непостижимых химер взбудораженного сознания. Что?то поддавалось, что?то напирало, что?то в ужасе отступало шаг за шагом, таяло…
Потом в глаза ударил жаркий Лик Великого Бре, а под ногами оказались земля и трава. И поодаль лежала Ольга, в той же позе, что под стеклянным колпаком, лежали лошади и псы, лежали кольчуга и меч, и ветерок играл расстегнутой рубашкой.