— В общем, понятно, — сказала Анастасия. — Как же так, как же так могло быть… что же теперь…
Ей казалось, что из?под ног у нее выдернули землю, и она повисла в холодной пустоте среди холодных звезд. Неизвестно было, во что же теперь верить, чем заполнить пустоту, пришедшую на место пусть и подточенной еще раньше еретическими сомнениями веры. Мир перевернулся, исчезали все прежние точки опоры, идеалы, уклад жизни, память, исчезали доблести и грехи — потому что доблести могли оказаться бессмысленными, а грехи — отнюдь не грехами. В голове у Анастасии вихрился неописуемый сумбур. Странное дело. она не ощутила горечи от того, что рушились основы ее мира — скорее, тупую усталость. Быть может, ее прежнее якшанье с еретиками, сомнения, терзания, искания и привели к тому, что она перенесла миг крушения основ довольно спокойно. И признала его мигом крушения основ. Слишком много чудес, слишком много необычного обрушилось на нее. Предстояло либо сорваться в рыдания, либо перенести все стойко, с сухими глазами, как и положено рыцарю. Пусть они были беспамятными дикарями, все забывшими и переиначившими, но они оставались рыцарями! У них был свой мир, и он не перестанет существовать оттого, что оказался бледной тенью, беспамятным наследником иного, более могучего, прекрасного и удивительного. Не исчезли добро и зло, жажда знаний, путешествий и подвигов. Что же, разбить, теперь голову о стену, броситься на меч? Нет! Как раз теперь она обязана жить! Разве не за Знанием она пустилась в опасные странствия? Разве она не чувствовала, что Знание может оказаться трудным и горьким? Все, кто гадал о существовании Древних и верил в них, в глубине души понимали, что давным?давно не обошлось без страшной катастрофы… Она подняла голову, встретила липучий взгляд волшебника.
— Вы хорошо держитесь.
— Я рыцарь, — холодно сказала Анастасия. — Как бы там ни было раньше… Что такое Мрак?
— Не знаю, смогу ли объяснить. Вернее, сможете ли вы понять, Анастасия.
— Я постараюсь. — Ее голос не дрожал.
— Видите ли… Прошлое, конечно, может представляться вам великолепным — эти дома, самолеты… В чем?то, конечно, оно было великолепным — так представлялось людям. Но Природа, похоже, оказалась другого мнения…
— Природа — это Бог? — вырвалось у Анастасии.
— Природа — это все живое, кроме человека. Это сложнейший организм, которым мы пытались управлять и разрушали, не понимая его величия и сложности. И Природа отомстила. Все, что обрушилось на наш мир, могли с вескими основаниями назвать божьей карой даже неверующие. Казалось, взбесилось все вокруг, само пространство и время сошли с ума, законы природы то ли вдруг перестали действовать, то ли сменились новыми, о которых мы до того и не подозревали. В разных концах земного шара… Анастасия вскинула удивленные глаза.
— Да, шара, — повторил он. — В разных концах земного шара происходило то, что хотелось назвать чудесами, это нарастало» как лавина, и целые города проваливались в ничто, звезды плясали на небе, над Эйфелевой башней носились птеродактили, в марсельскую гавань вошел фрегат египетской эскадры Наполеона, у людей вырастали хвосты, дождь изливался с земли в небеса или струился над землей, как река, железо становилось мягким, животные разговаривали… Потом начался подлинный Хаос. И Мрак. Ваши жрецы правы в одном: Хаос и Мрак действительно имели место. Грянуло… Быть Может, у Природы есть какой?то свой стоп?кран, предохранитель, средство, которым она при крайней нужде спасает себя — в том числе и от людей. А мы… Мы познали крохотную часть ее законов, ее устройства, но решили, что знаем все, что можем обходиться с ней, как с покорной служанкой. Это, наверное, самое страшное — что перед нами было не разгневанное божество, которому можно упасть в ноги, взмолиться, что?то объяснить, принести жертву, покаяться… Не божество, а сложнейший и непознанный неразумный механизм, с которым невозможно договориться. Как договориться с бурной рекой? С чумой? Нельзя договориться с атмосферой, чтобы она давала больше кислорода. Можно не рубить деревья, которые этот кислород дают, не загрязнять море. А мы рубили и загрязняли… Ты, наверное, ничегошеньки не поняла?
— Отчего же, — медленно сказала Анастасия. — Я не поняла одного — почему после всего происшедшего ты считаешь нас дикарями. А вы, допустившие такое, — высшие существа, светочи разума… Нет, я действительно многого в твоем рассказе не поняла, но главное ухватила. Вы впали в то, что можно назвать грехом гордыни — по отношению к Природе. И она за то вам отплатила… А объяснение разных непонятных слов, которых в теоем рассказе очень много, меня, право же, не столь уж и волнует. Главное я поняла. Впрочем… Как получилось, что ты стал… тем, что ты есть сейчас? Кем ты был раньше? Или ты и раньше был таким, у вас были волшебники?
— Нет. Волшебников у нас не было. Раньше мое занятие называлось младший научный сотрудник.
— Научный? — спросила Анастасия. — Значит — ученый?
— Ну, не совсем… Сидел, писал бумажки… Для ученых.
— Так бы и говорил — писец при ученых. Их и у нас хватает, хоть мы и дикари. Только у нас писцы называют себя писцами.