— А ну! — Бобрец хлопнул по столу ладонями. Подпрыг. нули, зазвенев, кубки. — Огорчил я вас, гости дорогие? Пора и развеселить!
Он выбрался из?за стола и пошел в пляс по горнице, с прихлопом и притопом, гремя каблуками о струганые доски пола, закинув кучерявую голову, то разбрасывая руки, то подбочениваясь одной и закинув другую на русый затылок, — большой красивый человек в большом красивом тереме. Капитан не выдержал. Встал. У него получалось хуже, но он старался, как мог, и пол гудел под их сапогами, они разошлись всерьез. Анастасия тоже ощутила жгучее желание пройтись вот так в танце, красиво и гордо, как плыла вокруг мужчин Алена, придерживая концы неизвестно откуда взявшегося платка.
Однако осталась сидеть — знала, что у нее так не получится, а потому не хотела расстраивать их пляску жалким подражанием. Но тянуло… Дверь распахнулась, и кто?то весело закричал с порога:
— Воевода, врагов пропляшешь!
— Одно ухо спит, другое службу несет! — Бобрец остановился, отдуваясь нарочито тяжело. — Поплясали… Ну, Иваныч, молодцом.
. Ну, Иваныч, молодцом. Не умеешь, но стараешься. А вот это и есть мой ученый братишка, который скоро дыру в небе проглядит, все звезды сочтет и в книгу запишет, как которой прозвище.
Брат был хоть и младший, но ростом не ниже старшею и не уже в плечах, только лицо тоньше и глаза выдают человека, привыкшего читать много и долго, — в них отражение той глубины, что порождают, тысячекрат отразившись в глазах, мудрые рукописные строки. Анастасия знала такие глаза — у книжников в Империи. Правда, те были грустнее — быть может, оттого, что книг в Империи было мало, настолько, что это толкало многих, как шептались, к запретным и грешным поступкам — самим писать книги.
— Звездочет Елизар, — сказал Бобрец?младший. — Как вас зовут, знаю уже. Что глаза таращишь, Родя? Твои конники жен и друзей имеют, а жены — соседок. За пять улиц от вас еще рассказывают, что княжна Анастасия одолела дракона, а на соседней — уже прошел слух, что она всех канальщиков загнала в канал да так и велела там сидеть, пока не поумнеют… Что народ, прямо скажем, принимает с одобрением. Правда, верю я этому мало — с Каналом так просто не справишься, тут потрудиться предстоит… Так, княжна?
— Так, — сказала Анастасия, открыто глядя ему в глаза. — С ними повозиться придется…
Он глянул мимо Анастасии, на Ольгу, а та на него, и у них словно сразу возникло некое сцепление взглядов.
— Ну, к столу! — засуетился Бобрец?старший. Анастасии показалось, что к ученому брату, хоть и младшему, он относится с большим уважением. Видимо, были причины и основания.
— А не надоело ли за столом? — спросил Елизар спокойно и уверенно. — Провел бы гостей по городу… Как, гости?
— В самом деле, пойдемте! — Это Ольга, прежде чем кто?то успел ответить, шагнула вперед.
Вшестером они шли не спеша по широким улицам и улочкам поуже, фонари на столбах горели неярким, но чистым пламенем без копоти и дыма, и было довольно светло. То там, то здесь слышались песни — и грустные тоже, но сравнение все равно оказалось не в пользу настороженно?угрюмых вечерних улиц имперских городов, где обязательно бы разорвали тишину то визгливый скандал пьяных ремесленников, то сдержанно?приглушенная перебранка публики почище, то лязг мечей очередного поединка, свистящее дыхание и проклятья сквозь зубы. «Нечего и сравнивать, — подумала Анастасия. — Здесь гораздо покойнее себя чувствуешь».
Она искоса оглянулась через плечо — Ольга с Елизаром, приотстав, о чем?то тихо разговаривали, уже как старые добрые знакомые. Анастасия, в легком облачке неразвеявшегося хмеля, хотела громко бросить им что?то озорное, но ладонь Капитана сжала ее пальцы, она притихла, опустила голову, сразу вспомнила, что сложностей в жизни осталось немало. А главная сложность шагает рядом и держит за руку.
Открылась широкая площадь, залитая багровым светом полной Луны. Четыре каменных фигуры, высеченных довольно мастерски, стояли на ней — одна повыше остальных. Она изображала человека с нахмуренным лицом, выбросившего руку в жесте отрицания и решимости. Остальные стояли вольно, опустив руки, в позах спокойных и мирных, словно бы отдыхая от тяжких и трудных свершений, — но лица их, как Рассмотрела Анастасия, были скорее грустны. Венки из ржавых колосьев покрывали их головы — колосья не каменные, а живые, настоящие. И перед ними на каменной плите горел невысокий алый огонь.
— Тот, что выше — святой Хер, — сказал Елизар. -Имя в тумане времени затерялось и забылось, но слова и дела, заложившие основу, остались. Основа, надо сказать, была проста — себя не потерять. Понятно, все сложнее и длиннее, после него остались книги, но главное легко укладывается в слова — быть собой и жить памятью.
— Он помолчал. — Скорее всего, память осталась не вся, может, мы в чем?то и напутали, но сохранившееся быть может только истиной. А это ржаные апостолы, мученики земли и памяти. Святой Сергей, святой Сергей Другой, святой Николай. И потому молимся за их честную жизнь и злую гибель от подлой вражеской руки. Супруги мы… В живых веках заколосится наше семя, и вспомнит нас младое племя на песнетворческих пирах…
Ладонь, сжимавшая пальцы Анастасии, разжалась. Анастасия подняла на Капитана глаза и спросила шепотом: