Дэви прозвал его Пещерой Аладдина или, для краткости, Аладдином и проводил немало времени, пожирая его глазами. Правильными рядами выстроились на полках вкусные витамины, на много месяцев отдаляя от него голодную смерть, которая в правленье миссис Бичер подстерегала практически в двух шагах.
Сам Хуан ныне был совсем не похож на того грязного и понурого беженца, который с несчастным видом слонялся, как неприкаянный, по дому. Он был чисто вымыт, ходил в белоснежном халате и колпаке, сделался как будто выше ростом и очень скоро усвоил манеру держаться у себя на кухне как лицо, облеченное верховной властью. Дядя Мэтью, и тот не мог не признать перемены.
— Будь я Скакалкой, — размышлял он вслух, — я бы вышел за него замуж.
— Зная Скакалку, — сказал на это Дэви, — я ни минуты не сомневаюсь, что она так и сделает.
В начале ноября мне понадобилось на день съездить в Лондон по делам Альфреда, который находился тогда на Ближнем Востоке, и заодно показаться врачу. Я села на восьмичасовой поезд и, так как последние недели ничего не было слышно от Линды, взяла такси и первым делом поехала на Чейни-Уок. Накануне с вечера Лондон сильно бомбили, и на улицах, по которым я проезжала, блестело битое стекло. Во многих местах еще горели дома, вокруг сновали пожарные машины, кареты «скорой помощи», команды спасателей, часто движение оказывалось перекрыто и мы были вынуждены не однажды пускаться в объезд, делая большой крюк. В городе царило возбуждение, у магазинов и домов кучками толпились люди, по всей видимости, обмениваясь впечатлениями; шофер моего такси по дороге говорил без умолку, обращаясь ко мне через плечо. Он сказал, что всю ночь провел на ногах, принимая участие в спасательных работах. И теперь описывал то, что обнаружилось под обломками.
— Гляжу — там красное месиво, — рассказывал он, сладострастно смакуя зловещие подробности, — засыпанное перьями.
— Перьями? — в ужасе переспросила я.
— Ну да! Перина, понимаете? И еще дышит — я его, значит, в больницу, а они мне — к нам уже бесполезно, вези давай в морг. Зашил его в мешок, да и отвез.
— Боже мой.
— Это что, я и не такого насмотрелся.
На Чейни-Уок мне открыла миссис Хант, Линдина симпатичная прислуга.
— Больно она плоха, сударыня, вам бы увезти ее с собой в деревню! Не место ей здесь в таком ее положении. И я-то, глядя на нее, вся извелась.
Линда была в ванной, ее рвало. Выйдя оттуда, она сказала:
— Это не из-за налета, не подумай. Они как раз мне нравятся. Беременна я, вот в чем дело.
— Котик, но ведь тебе, как я понимаю, нельзя больше иметь детей.
— Подумаешь, нельзя! Что они смыслят, эти врачи, они же форменные балбесы! Конечно можно, я просто мечтаю об этом ребенке, он будет совсем не такой, как Мойра, посмотришь.
— И у меня тоже будет.
— Да что ты — вот замечательно! Когда?
— Ближе к концу мая.
— Правда? И у меня тогда же.
— А у Луизы — в марте.
— Выходит, мы не теряли время даром! Очень удачно, я считаю, и у них подбирается своя компания достов.
— Послушай, Линда, давай поедем со мной в Алконли. Какой смысл тут сидеть, когда такое творится? И для тебя нехорошо, и для ребенка.
— Мне нравится, — сказала Линда. — Это мой дом и я хочу быть здесь. Кроме того, вдруг кто-нибудь приедет — знаешь, всего на несколько часов, и захочет повидаться со мной — он будет знать, где меня найти.
— Ты погибнешь, — сказала я, — и тогда он не будет знать, где тебя найти.
— Оставь, Фанни, душенька, какие глупости.
— Оставь, Фанни, душенька, какие глупости. В Лондоне семь миллионов населения — ты что же, воображаешь, все они гибнут каждую ночь? Никто от воздушных налетов не умирает — шуму много, беспорядка тоже, но чтобы люди так-таки погибали, я не сказала бы.
— Молчи, не надо! Постучи по дереву… Убьют, не убьют, но тебя это определенно не красит. Ты отвратительно выглядишь, Линда.
— Когда намажусь — ничего. Меня тошнота замучила, вот что, при чем тут бомбежки, — но этот период должен скоро кончиться, и я опять буду в порядке.
— Во всяком случае, подумай, — сказала я. — В Алконли благодать, так необыкновенно кормят…
— Да, слыхала. Мерлин приезжал, расписывал засахаренную морковь со сливками — у меня слюнки текли. Говорит, готов был отбросить всякую порядочность и переманить этого Хуана в Мерлинфорд, но выяснилось, что тогда пришлось бы получить в придачу Скакалку, и он дрогнул.
— Я должна уходить, — сказала я с сомнением. — Не нравится мне тебя здесь оставлять, поехали бы лучше вместе.
— Может быть, и приеду погодя, там видно будет.
Я спустилась на кухню к миссис Хант, оставила ей денег на случай экстренной надобности, оставила телефон Алконли и просила звонить мне, если что-нибудь потребуется.
— Не поддается, — сказала я ей. — Я уж и так и эдак уговаривала, но ее, кажется, ничем не пронять — уперлась, точно ослик.
— Знаю, сударыня. Воздухом подышать, и то не выходит, сидит день-деньской у телефона, в карты играет сама с собой. А что спит одна-одинешенька во всем доме — разве это порядок? Но ей толкуй, не толкуй, — не слушает. Вчера-то вечером — такая страсть началась, всю ноченьку до утра он молотил, и хоть бы раз эти зенитки несчастные кого сбили, пускай в газетах другое пишут, но вы не верьте. Приставили небось к зениткам женский пол, оно и видно. Это же надо — женщин!
Миссис Хант позвонила в Алконли через неделю. Линдин дом разбомбили — прямое попадание; саму Линду еще не отрыли.
Тетя Сейди ранним автобусом уехала в Челтнем[103] за покупками, дяди Мэтью нигде не было видно, так что мы с Дэви самовольно захватили его машину, заправленную до краев горючим, предназначенным для военных целей, и во весь опор помчали в Лондон. Домик был полностью разрушен, но Линда и ее щенок остались невредимы — их только что откопали и уложили у соседей. Линда, возбужденная, с пылающими щеками, сыпала словами и не могла остановиться:
— Ну, ты видишь? Что я тебе говорила, Фанни? Люди от налетов не погибают — вот они мы, целехоньки. Моя кровать попросту ушла вниз сквозь пол, а на ней с большим комфортом, — Плон-Плон и я.
Вскоре прибыл доктор и дал ей снотворное. Сказал, что она, вероятно, уснет на какое-то время, а когда проснется, можно везти ее в Алконли. Я позвонила тете Сейди, чтобы ей приготовили комнату.
Дэви провел остаток дня, выгребая то из Линдиных пожитков, что еще уцелело. От дома, мебели, прелестного Ренуара, спальни со всей обстановкой не осталось ничего; ему лишь удалось извлечь отдельные предметы из искореженных, разбитых стенных шкафов, зато в подвале он наткнулся на два нетронутых сундука с одеждой, посланных из Парижа ей вдогонку Фабрисом. Выбрался оттуда, запорошенный с головы до ног, точно мельник, белой пылью, и миссис Хант повела нас к себе перекусить чем Бог послал.
— У Линды, наверное, может случиться выкидыш, — сказала я Дэви, — и надо только надеяться на это. Ей чрезвычайно опасно рожать — мой врач просто в ужасе.
Но ничего такого не случилось — больше того, она утверждала, что встряска пошла ей на пользу, совершенно избавив ее от тошноты. Снова отказывалась уезжать из Лондона, но уже без прежней решительности.