Я на такое не посягала. Я видела, что ими можно восхищаться, но они вращались по слишком отдаленной от меня орбите — скорее той, к которой принадлежали мои родители; я же, с того дня, как меня забрала к себе тетя Эмили, очутилась на другой и возврата обратно не было — да я его и не желала. Что не мешало мне тоже упиваться их созерцанием, и, подпирая ли вместе с Линдой стенку, топая ли на непослушных ногах по залу с добряком Дэви, который изредка, отчаясь залучить к нам кого-нибудь из молодых людей, приглашал нас сам, я глаз от них не отрывала. Дэви, как выяснилось, был с каждым из них хорошо знаком, а с лордом Мерлином, по всей видимости, и вовсе состоял в дружеских отношениях. В перерывах между проявлениями доброты ко мне и Линде он держался вместе с ними и принимал участие в их изощренной болтовне. Он вызвался даже представить им нас, но, к сожалению, свободные тафтяные вставки, такие хорошенькие и оригинальные на примерках у миссис Джош, почему-то неуклюже топорщились рядом с шифоновыми туалетами гостей, такими струящимися, мягкими, — к тому же все, что нам выпало испытать в начале вечера, породило в нас ощущение собственной неполноценности; короче говоря, мы отказались.
Ночью, в постели, я с особой тоской мечтала о крепких и надежных объятиях своего фермера. А Линда наутро объявила, что отказывается от принца Уэльского.
— Я пришла к заключению, — сказала она, — что в придворном кругу скука смертная. Вот леди Дороти — придворная дама, а вы посмотрите на нее…
ГЛАВА 6
Последствием бала стало событие, какого никто не мог предугадать. Матушка лорда форт-Уильяма пригласила тетю Сейди с Луизой приехать к ней в Суссекс на бал охотников[32], а вскоре и от его замужней сестры им пришло приглашение на охоту и благотворительный бал в пользу местного лазарета. Пока они там гостили, лорд Форт-Уильям сделал Луизе предложение и оно было принято. Луиза вернулась в Алконли невестой и очутилась в центре внимания — впервые с той поры, когда рождение на свет Линды прочно оттеснило ее на задний план. Да, это было событие, и разговоры в достовом чулане не умолкали, как в присутствии Луизы, так и без нее. Она теперь носила на безымянном пальце красивое колечко с бриллиантиком, но, вопреки нашим надеждам, не выказывала особой склонности обсуждать в подробностях, как объяснялся в любви лорд (для нас отныне Джон, только разве это упомнишь) Форт-Уильям, а, заливаясь румянцем, укрывалась за дымовой завесой отговорок, что это святое. А вскоре вновь появился и он сам, дав нам возможность наблюдать его как отдельную самостоятельную личность, а не часть почтенной троицы, образуемой им вкупе с лордом Стромболи и герцогом Паддингтонским. Заключение огласила Линда:
— Старенький, бедняжка, — по-видимому, он ей нравится, но, честно говоря, будь он мой пес, отдала бы его усыпить.
Лорду Форт-Уильяму было тридцать девять лет, но выглядел он безусловно много старше. Шевелюра у него сбилась назад, как пух в перине сбивается ночью к ногам, по выражению Линды, весь вид был какой-то неухоженный, потрепанный. Луиза тем не менее его любила и была впервые в жизни счастлива. Она всегда боялась дяди Мэтью, как никто другой, и не без веских оснований: он считал ее дурой и не давал себе труда хоть изредка обходиться с нею прилично — она была на седьмом небе от радости, что навсегда покинет Алконли.
Подозреваю, что Линда, несмотря на все разговоры о старых псах и перинах, на самом деле очень ей завидовала. Надолго уезжала одна верхом и предавалась, мечтая вслух, все более несбыточным фантазиям; томленье по любви переросло у нее в полную одержимость. Надо было каким-то образом убить еще целых два года, пока ей настанет время выезжать в свет, но Боже мой, как медленно ползли дни! Линда слонялась по гостиной, раскладывала (подчас, едва начав, бросала) бессчетные пасьянсы, когда — в одиночестве, когда — в обществе Джесси, которую тоже заразила своей маятой.
— Который час, дуся?
— Угадай.
— Без четверти шесть.
— Нет, получше.
— Шесть часов!
— Похуже чуточку.
— Без пяти?
— Теперь правильно.
— Если сейчас сойдется, выйду замуж за того, кого полюблю… Если сойдется, я в восемнадцать выйду замуж…
Если сойдется — и тасует карты; если сойдется — и раскладывает. Нет, не выйдет, — последняя карта в колоде — дама, начнем сначала…
Луизина свадьба состоялась весной. Подвенечное платье, тюлевое, в оборках и с веточками флёрдоранжа, было коротким, до колен, зато со шлейфом, по дикой моде того времени. Джесси из-за него очень волновалась.
— Совсем неподходящее.
— Отчего же, Джесси?
— Для похорон, я хочу сказать. Ведь женщин всегда хоронят в подвенечном платье, правда? Представляешь, так и будут торчать твои мертвые ноги на всем виду.
— Скажите, госпожа Смертяшкина! А я их шлейфом оберну.
— Подумала бы о похоронщиках — приятно им будет?
От подружек Луиза отказалась. Я думаю, ей хотелось, чтобы раз в кои-то веки смотрели больше на нее, а не на Линду.
— Ты просто не понимаешь, — говорила Линда, — какой без подружек дурацкий вид у тебя будет сзади. Пожалуйста, поступай как знаешь. Нам же лучше, не нужно рядиться, словно чучело, в голубой шифон. Я ради твоего же блага стараюсь, вот и все.
На день рождения лорд Форт-Уильям, большой любитель старины, подарил Луизе копию драгоценного украшения времен короля Альфреда[33]. Линда, у которой склонность говорить гадости достигла к этому времени предела, сказала, что оно больше всего напоминает куриную какашку.
— Такого же цвета, размера и той же формы. Тоже мне, украшение!
— По-моему, прелестная вещица, — сказала тетя Сейди, но горький привкус от Линдиных слов все равно остался.
У тети Сейди жила в ту пору канарейка, которая распевала целыми днями, соперничая чистотой и звонкостью своих трелей с самою Галли-Курчи. Всякий раз, слыша, как где-нибудь с таким же самозабвением заливается канарейка, я вспоминаю тот свой приезд, то счастливое время — и нескончаемый поток свадебных подарков, и как мы раскладывали их в танцевальном зале с возгласами восторга или ужаса, хлопоты, суету и дядю Мэтью в радужном настроении, которое, как иногда случается с хорошей погодой, держалось устойчиво день ото дня, и не верилось, что так бывает.
Луиза становилась владелицей двух домов, одного — в Лондоне, на Коннот-сквер, другого — в Шотландии. Ей предстояло получать триста фунтов в год на булавки, кроме того она получала бриллиантовую диадему, жемчужное ожерелье, собственный автомобиль и меховой палантин. Словом, ее ждала завидная участь — если при этом она способна была терпеть рядом Джона Форт-Уильяма. На нас он наводил отчаянную скуку.
Денек, назначенный для свадьбы, выдался ясный, погожий, и, когда мы с утра сходили посмотреть, как миссис Уиллз и миссис Джош справляются с праздничным убранством, оказалось, что вся светлая церковка обвешана букетиками весенних цветов. Потом ее знакомые очертанья потонули в прихлынувшем непривычном многолюдье. Я лично, подумалось мне, предпочла бы венчаться, когда здесь было совсем пусто — только цветочки и присутствие Святого Духа.
Нам с Линдой до того не приводилось еще бывать на свадьбе, поскольку тетя Эмили — что было, по нашему мнению, очень нечестно с ее стороны — обвенчалась, уединясь от посторонних взоров, в часовне Дэвиного родового поместья на севере Англии, и мы оказались совсем неподготовлены к внезапному перевоплощенью в тот день нашей славной Луизы и скучнейшего Джона в неувядающие образы невесты и жениха, романтической Героини и романтического Героя.