Будущий зять тем временем завел целую речь. Какое сокровище Катерина, да как он счастлив, да как неудержимо станет о ней заботиться… Мать тоже в ответ начала говорить что-то долгое и значительное. Тут из телевида донесся звук колоколов, и все смолкли, уставившись в мерцающее окно экрана. И тогда Тим понял еще кое-что важное. Не то чтобы он этого не знал раньше — знал, конечно, но вот воочию увидел, как совершенно разные люди, только что говорившие каждый о своем, не слушавшие соседа, не желавшие знать ничего, кроме своих суетных словес, — замерли, притихли. И слова стали у всех общими — «Всевечный, един и неделим…» Мир — разделяет, молитва — соединяет! Только что за столом были миряне, каждый со своими мыслями, разговорами, мечтами, тайнами и мелкими тленными радостями, а теперь — единое духовное возвышение. Вот про что дед говорил, вот он, главный ритм, то, что сплачивает всех. Нет, не зря Тим приехал домой, стоило окунуться в мир, чтобы понять и почувствовать!
Едва моление окончилось, тут же прекратилось единство.
Дед торопливо взялся за миску с яичным салатом, мама привстала и принялась назойливо предлагать Михаилу покушать того и этого. Катька сперва откинулась на спинку стула, потому что мама тянулась с тарелкой к будущему зятю мимо ее носа, а после налегла локтями на стол. И подумал Тим, что не только его к ним отношение изменилось, но и их к Тимуру — во всяком случае, матери с сестрой. Они теперь ощущают себя с ним неуверенно, будто не совсем понимают, как на него реагировать, на его поступки и слова, потому что чувствуют: брат и сын изменился, стал будто немного чужим. И дело тут, понял Тим, не столько в том, что он закончил Военно-Духовную Академию, стал иеросолдатом, сколько в языке, которым он с ними разговаривает, и соответственно в мыслях и чувствах, которые он теперь может выражать, а раньше не мог — они же не могли до сих пор.
Потом сестра плаксивым тоном попросила: «Мам, дай карточку, я третий канал включу», — и выразительно глянула на жениха. Михаил снова поблагодарил назойливую хозяйку: «Спасибо, Мария Федоровна, сейчас и этого попробую, сейчас…», — улыбнулся Катьке и нарочито неторопливо полез в карман — за карточкой. Тим опередил его, вскочил и почему-то виноватым голосом выпалил:
— Сидите, я сам! У меня достаток скопился, и премиальные, и командировочные…
Будто оправдывался. А почему? Честный достаток в родительском доме потратить на укладное телевиденье — почему же нет? Что в этом плохого? Эх, отвык от мира!
Приемный блок слизнул карточку, и внутри у него заскрежетало. Нечасто механизмом пользуются. Катька сорвалась с места, протиснулась мимо жениха — тот, скрипнув стулом, подвинулся, вжимая мягкий живот, — присела рядом с братом и зачастила скороговоркой молитву святой Кларе, покровительнице телевиденья.
Наконец прибор считал достаток, хрипло протрещав напоследок, мигнул зеленой лампочкой. По экрану пошли серые полосы — настройка на новый канал.
— Видишь, святая Клара помогла! А ты и не дотумкал, Тима, — победоносно объявила Катька, поднимаясь. — И чему вас там учат…
— Учат не взывать всуе к Всевечному и избранным его.
— В чего? В какой суе?
— В суете, значит, из-за ерунды, иначе говоря. Приемный блок пропылился, его чистить надо.
— Много ты понимаешь! «Из-за ерунды», — передразнила сестра. — «К сфирам иным» сейчас начнется, очень интересная лента. Сорок девятая картина. Я и так две картины кряду пропустила, хорошо, Тонька пересказала.
— Слушай, Тима, Катюху, — поддержала мама. — Она умница, с любой техникой управляется, если где какая машинка отказала, так всегда нужную молитву прочтет или загов о р, ладу даст.
Катька победно хмыкнула и вернулась на место, как бы невзначай задев бедром руку Михаила. Эх, суета! Тимур тоже сел за стол, а в экране телевида уже плыли какие-то неземные пейзажи, объяснялось содержание предшествующих серий. Иногда давали титры большими, в пол-экрана, буквами, диктор вслух перечислял имена актеров и создателей ленты.
— Кажется, у нас этот фильм тоже показывали, — морща лоб, шепнул Анатоль. — Но я его не смотрел.
Тут началось действие. Тимур покосился на Катьку; сестра застыла, приоткрыв рот. Ее страшно занимало происходящее на экране. А там у края обрыва стояли герой с героиней в костюмах космопроходчиков, под обрывом же пузырилась, исходила вязкими потоками дыма фиолетовая полужидкая масса. Над головой висели зеленоватые тучи, подсвеченные сполохами молний.
Над головой висели зеленоватые тучи, подсвеченные сполохами молний. Герой, красавец- мужчина с седыми висками, указал на мрачный пейзаж и промолвил: «Как сурова природа этой сфиры… Но и здесь будут цвести яблони! Представляете, Анастасия?» Спутница, невысокая девушка, слегка похожая на Катьку, но с более умело накрашенными глазами, подалась вперед и, широко раскинув руки, ответила восторженным тоном: «Да, да! Когда-нибудь, спустя годы, мы возвратимся сюда — и не узнаем в цветущем краю этого мрачного болота. И я скажу: о мой милый, мой нежный прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, здравствуй!.. Здравствуй!..»
— Чехов, «Вишневый сад», — вдруг объявил дед.