Они обменялись рукопожатием, потом Тим протянул руку спутнику Михаила.
— Это Толя, его к нам на обучение прислали и эту, со… солици… эту, как ее?
— На социализацию, — Толя произнес слово из высокоруса правильно, но с непривычной интонацией, да и вообще говорил он как-то странно. — Здравствуйте, Тимур. Извините, неудачно вот так совпало…
Гость стал объяснять, что он после психологической обработки направлен в оранжерею для трудоустройства… в передовую бригаду… и ему не положено пока вечера в одиночку проводить, необходимо общение, разговоры, поэтому отец Константин, то есть Константин Порфиров, то есть начальник духовного надзора при оранжерее, велел Михаилу… Толя говорил и говорил, медленно, размеренно, монотонно, а Тим только глазами хлопал: он узнал гостя. Это был франц, Анатоль Балаян, тот самый, которого задержали после разгрома блинной в Париже… тот самый. Который теперь, значит, уже ментально перепрограммирован, перементален. И хорошо, что Тимура он не признал.
* * *
В комнате рассмотрел франца получше. Тот казался бледным, но выглядел куда краше, чем тогда, в Париже. Одет просто и опрятно, да и короткая стрижка изрядно молодит. Совсем не то, что патлатый неокоммунист, противник солидаризации!
— Садись лучше за стол, Толя, — предложила Катька. — Покушай домашнего, небось тебе редко когда приходится.
Дед держался подальше от гостей и старательно дышал в сторону, но Тим все равно ощущал исходящий от него запашок перебродивших грибцов.
Михаил тем временем неторопливо рассказывал маме, что им увеличивают обязательную разнарядку, но волноваться не о чем, вскоре пришлют споры более продуктивных грибцов, это уже вопрос решенный, так что урожай будет созревать быстрее, и заработки не упадут. Тим быстро заскучал… тут к нему снова обратился Анатоль.
— Простите, Тимур, мне ваше лицо кажется знакомым. Мы не встречались прежде?
Тим смешался, не зная, как ответить.
— Да я же не бывал во Франции… — выдавил из себя.
— А, так вы знаете, что я оттуда, — ровным монотонным голосом продолжил Анатоль. — Значит, мы не встречались… Жаль.
Тимур поглядел на франца с тревогой, однако тот не заметил оплошности собеседника и бубнил дальше.
— Понимаете, мне было сделано ментальное перепрограммирование, я теперь многого не помню. Иногда хочется узнать, кем я был раньше, встретить кого-то из прежних знакомых… А с другой стороны, если со мной была проведена эта процедура, значит, я совершил что-то плохое. Лучше не вспоминать.
— Урожайность должна повыситься, — журчал с другой стороны баритон Михаила, — так что и достаток не пострадает. И на совете общинников я поставлю вопрос о надбавках…
Мать поддакивала: мол, достаток не должен уменьшаться, если передовая бригада, то и достаток должен быть. Дед брюзгливо бормотал себе под нос, что молодежь никого не хочет слушать — ты им о политике, а они…
Тим снова почувствовал себя неуверенно.
Дед брюзгливо бормотал себе под нос, что молодежь никого не хочет слушать — ты им о политике, а они…
Тим снова почувствовал себя неуверенно. Вот как здесь, значит, люди общаются: каждый о своем. Вроде в одной тесной комнате собрались, а и то умудрились несколько разговоров вести сразу. В САВКСе с друзьями — не так. Один говорит, другие слушают, иначе нельзя. Ну, иногда перебьешь кого, если есть что сказать, если лучше знаешь. Ведь это же правильно. А в бою как? Боевая дружина — один организм, нельзя, чтоб каждый на себя тянул. Все вместе, единое целое. Хорошо бы весь Уклад так… Да где там — мирские! Всяк в свою сторону глядит. Тим решил поговорить с Анатолем, все лучше, чем дедовы причитания.
— А вы точно все забыли?
— Ну почему же, не все. Говорят, перенастройка нейронных цепей бывает разной глубины, и я подвергся самой простой. Помню французский диалект, помню какие-то улицы, не похожие на здешние. Мне сказали имя — Анатоль. Но сам я его не помню. Здесь меня называют Толей, я не против, даже нравится. Странно, ваше лицо мне все-таки кажется знакомым. Вы уверены, что мы не встречались прежде? Может, не во Французском округе, может, я уезжал куда-то? Ведь я же хорошо говорю российским языком…
Тима выручила Катька. Подскочила, потянула за руку и объявила:
— Тимка, не слушай его! Толик ко всем так пристает, знакомых ищет! И всем говорит, что лицо знакомое!
Балаян потупился.
— Толя, вы с Тимой не встречались, — последние слова сестра произнесла с нажимом, франц торопливо закивал. — А теперь прошу к столу.
Мать уже включала телевид. В самом деле, скоро шесть — время вечерней молитвы, после которой принято ужинать. Сколько Тим помнил, в их доме всегда было так заведено, да и у других то же самое. Все стали кружить вокруг стола, со скрежетом сдвигая стулья, — выбирали места, будто выполняли важный ритуал. Тима осенило — а ведь для мирян такие вот незамысловатые домашние действа чем-то сродни молитве! Их жизнь наполнена этими мелочами точно так же, как жизнь послушника, — исполнением службы . Не воинской службы, а службы в широком, большом понимании — молитва, пост, ну и защита Уклада, само собой, тоже.
Наконец расселись. Катька оказалась по правую руку от матери, Тимур — по левую. Ему в соседи достался Анатоль. И хорошо, что не дед. Губастый Михаил сел с краю, справа от невесты. Тим присмотрелся к будущему родственнику — наверное, скоро и за него придется молиться да лампадки зажигать? Он ведь такой же, как и другие миряне, добрый, хороший, но… простой ?