— Точно не было?
— Ну… точно. А ты что?
— Я… знаешь ведь мои устремления: вверх вскарабкаться, ввысь, ближе к Божьему сиянию. А ты, Тимон, эмпатичный очень.
— Чего? Какой это?
Роман покосился на него и на вопрос отвечать не стал, сказал лишь:
— В общем, такие вот дела. В дружину нашу обычных отроков не набирали, нет. У всех какие-то душевные треволнения были. А почему так? Не знаю пока.
Положив остатки шоколада на тумбочку, Тимур сел. Рома сунулся было поддержать под локоть, однако Тим покачал головой и вежливо, но твердо товарища отодвинул, потому что хотел самостоятельно подняться, — спустил к полу похудевшие ноги, сунул в жесткие больничные тапочки ступни, кое-как выпрямился и, чуть покачиваясь, к окну пошел. Обстановка в палате была спартанская: узкая койка, тумбочка да шкаф в углу. Хорошо хоть отдельную палату выделили, не в общей положили. В груди, на которой жутковатый шрам остался, бледно-розовый и бугристый, закололо — но несильно совсем. Паплюх провожал взглядом, готовый в случае чего прийти на помощь, но Тим вполне бодро сам до окна доковылял, отодвинув занавеску, выглянул. Взору открылся внутренний дворик больничного стационара, скамеечки, кусты вдоль стен… Построек САВКСа отсюда не видно, они далеко в стороне, за бетонными полями плацев. Вот не думал, что попадет когда-то в это здание, оштукатуренный светло-серый куб, который часто наблюдал со стороны, маршируя в строю или направляясь к ангарам с челнами.
— К тебе Карен не приходил пока? — спросил Роман.
Тим повернулся к нему, присел на подоконник — ноги еще быстро уставали — и покачал головой.
— Нет, а что?
Рома помолчал, неподвижно глядя перед собой, потом встрепенулся.
— А то, что операцию мы провалили, в общем. Неумело действовали. Медаль «За взятие Голливуда» не получим, нет. Хотя для первого раза… Да что там говорить — и для первого плохо.
Боевая подготовка у нас не особо, Тимон. И чем все это время в Академии занимались? Высокорус учили и богословие? Надо было больше… — он заметил, как смотрит на него Тимур, и поспешно добавил: — В общем, я думал: Карен свирепствовать станет, отругает, епитимью наложит… А он молчит, понимаешь? Будто так и надо, будто мы все хорошо сделали. И патриарх — ни слова, даже не вызывал нас к себе. Что-то непонятное, Тимка, дружину будто… будто проверяли, и проверкой этой остались довольны.
— А разве нас не проверяли? — удивился Тимур. — В первом боевом вылете? Почему — «будто»?
— Потому что я про другое толкую. Словно на нас… ну, с другой точки зрения глядели, и с этой точки все нормально прошло. Не понимаешь? Эх ты, простая душа…
Тимур уже не слушал, его вновь стали мысли одолевать, от которых он не мог избавиться все время, пока лежал здесь.
— А вот про епитимью, Рома… Я себя оскверненным чувствую. После лагеря этого, развалин, крыс. Будто грязью какой-то облеплен. Только изнутри.
Паплюх кивнул.
— Точно. Настька сказала, их настоятельница говорит: после посещения Гуманитарных лагерей у многих такое. Поэтому очищение надо пройти, храм посетить. Нас в отпуск всех назавтра отправляют, Тимчик. А тебя, наверное, попозже, через пару дней. Вот и очистимся, будет время.
Тиму неудобно стало: соврал он Паплюху. Была, была и у него коллизия — когда пришла весть, что отец погиб. Тим ведь очень на него похожим хотел быть, и будто с ума тогда сошел. Ему десять лет как раз недавно исполнилось. Сам он почти совсем не помнил, как в бреду, тот день, а мать никогда не рассказывала, но Катька как-то проболталась, что ей говорила мама: он побил зеркала и стекла в квартире, изрезался весь, а после залез в шкаф и там лежал в ворохе старых вещей, истекая кровью, пока мать, ходившая за Катькой в садик, его не нашла.
На следующий день явился отец Карен, и Тимур пристал к нему с теми же вопросами. Когда Шахтар вошел, двигаясь, как всегда, решительно и резко, сразу распространив по небольшой палате особую атмосферу суровой целеустремленности, Тим попытался встать, но гость сказал:
— Отставить, Жилин. Отдыхай.
Тимур спросил про Джейн Ичеварию и услышал в ответ:
— В Божий град отправлена.
— Она говорила, что не отсюда, а будто с Марса прилетела, — вспомнил Тим, хотя события последних минут перед взлетом «Рапида» запечатлелись в памяти совсем слабо, все будто в тумане… вернее, в слепящем белом паре, что из-под челна извергался.
— Может, и так, — согласился Карен. Он сидел на стуле, где позавчера устроился Костя, сдвинув колени и возложив на них широкие сильные ладони. Поначалу Тимур никак не мог сообразить, что ж такого непривычного в фигуре отца-командира видится, а потом вдруг понял: без посоха тот! Вот же! Тим, кажется, ни разу раньше их по отдельности не наблюдал, даже во время лекций офицер всегда ставил посох рядом с кафедрой и далеко от него не отходил.
Должно быть, взгляд больного изменился, лицо удивленным сделалось, потому что Карен назад глянул, под ноги себе посмотрел и, едва заметно улыбнувшись, молвил:
— В ординаторской пришлось оставить, доктора вносить запретили. Хотел пройти, да они ни в какую: электромагнитные помехи от него, на медицинское оборудование плохо влияет. Так о чем спрашивал, Жилин… Джейн Ичевария, да. Мы ее не допрашивали даже, сразу из Божьего града депеша пришла, как только туда доклад отправили: немедленно доставить, живой и невредимой.
Мы ее не допрашивали даже, сразу из Божьего града депеша пришла, как только туда доклад отправили: немедленно доставить, живой и невредимой. Вот и отвезли.
— И больше ничего про нее не известно?