Упаковали его надежно. На этот случай есть у нас скотч японской фирмы «Куросава Дзен». Весьма рекомендую: держит усилие в четыре тонны, слону не порвать.
Приволок я упыря в большую комнату, усадил в уголок. Он был уже в полном порядке — бугай спортивного сложения и, разумеется, темноволосый. Плохие парни обычно брюнеты, и этот тонкий генетический нюанс отслеживается по голливудским блокбастерам и сочинениям Ломброзо. Стоит ли упоминать, что сам я — блондин? Конечно, не белокурая бестия, но цвет моих волос определяется как русый.
Пленник сидел тихо, только зыркал на клинок в моей руке. Я посмотрел на него левым черным глазом, посмотрел правым зеленым и спросил:
— Как чувствует себя высшее звено пищевой цепочки? Нигде не жмет, не давит и не чешется?
— Мясо… — прошипел он, — пища… Как ни дергайся, Забойщик, а съедят тебя! Не я, так другие. Высосут!
— А вот осиновый кол тебе в брюхо, — молвил я и показал ему кукиш.
Пленник мерзко ухмыльнулся.
— Не выйдет! Не выросла еще та осина, от которой я загнусь, и кол из нее не выструган!
— А как насчет этого? — Я показал ему клинок.
Тут у него нервы сдали, и завизжал он так, что от окон звон пошел:
— Хватит изгаляться, пища! Кончай меня, кончай! Братья отомстят! Глотку порвут и кровь выпьют! А кровь Забойщика сладка… ох, сладка!
Я хлопнул его клинком по шее.
— Не дрейфь, упырь, сейчас ты не умрешь. Отпущу я тебя.
Он перестал визжать и спросил:
— С чего ты такой добрый?
— Пятница сегодня, — объяснил я. — По пятницам я нелюдь милую, но только одного из десяти. Так что выпал тебе счастливый жребий, гнида. Пойдешь от меня гонцом к своим хозяевам, к Борджа, Пашке-Живодеру и графине.
Пленник встрепенулся. Похоже, еще не верил в свою удачу.
— Гонцом? А что им сказать?
И тут я, освобождая его от скотча, произнес лучшую речь с того памятного дня, когда давал магистру клятву Забойщика:
— Я оставлю тебе твою вонючую жизнь, потому что хочу, чтобы они знали, что я знаю, что они знают, кто я такой. А еще пусть знают, что я знаю их, знаю каждого в лицо и поименно и буду им занозой в заднице. Я до них доберусь! И я хочу, чтобы они это знали тоже. Пусть ждут приятной встречи. Отправляйся к ним, недоносок, и передай, что я сказал!
Вампир исчез. Быстрый, гад! Я вышел на лестницу, спустился во двор, но даже запаха его не обнаружил. Трупы уже увезли, двор и лестницу прибрали, на ступеньках — ни волоска, ни кровавого пятнышка. Видать, Ашотовы ученики постарались. Ни дворника тетку Клаву, ни жильцов я не приметил — сидели по своим квартирам и тряслись. Завтра будут обсуждать событие. Скажут — доигрался, журналист! Не о тех написал и не то, что нужно.
Я вернулся в жилище Влада и обнаружил, что дьяк Степан уже на ногах, с бутылкой «Греми» в волосатой лапе.
Плескалось в ней чуть-чуть на донышке.
— Зело отменное питье! — заявил Степан, нежно покачивая бутылку. — Энто что ж за эликсир?
— Грузинский коньяк, — отозвался я. — Двадцатилетней выдержки.
— Пьют же люди! — Степан запрокинул голову и разом прикончил остатки. — А мы, грешные, все белую да белую сандалим… Хотя водочка тож бальзам пользительный. Вот попик мой, Варфоломей то исть, все ругается, кричит, что потребляю сверх меры. А я ему: то Господь нам дал в утешение. А не хотел бы, так и не дал. Верно, Петруха?
— Верно, — сказал я и поклонился Степану в пояс.
— Ты чего, Петруха?.. Чего?..
— Дружка ты моего спас, и за то вечная тебе благодарность. — Поколебавшись, я спросил: — Может, денег тебе дать? Есть у меня деньги, много.
— Нет. Сказывал я тебе, что соблазна бегу и не лечу за мзду. Твоя благодарность дороже, но лучше Господа хвали, а не меня. — Тут Степан смущенно хмыкнул, затем покосился на прихожую с разбитой входной дверью и сказал: — Квартирку жаль. Негоже ее открытой на разор бросать. Я плотника пришлю. Есть при нашей церкви плотник, Ефимычем кличут. Ха-ароший мастер! Дверь навесит, замки вставит и возьмет недорого.
— Спасибо. А спросить тебя можно, Степан? — Свербило меня одно подозрение, только не знал я, как намекнуть и стоит ли говорить на эту тему. Но любопытство победило.
Дьяк поправил скуфейку.
— Спроси. Коль знаю, так отвечу.
— Это лекарство, что ты Владу дал… Где взято?
— Где взято, где взято… — с задумчивым видом молвил Степан. — Божьей милостью послано! Я тебе скажу, Петруха, а ты уж верь или не верь. Не всякий раз, но при большой надобности является людям дверца, а за нею — лазарет Господень или что-то вроде нашей ризницы. Словом, сокровенный склад! И есть в энтой кладовой всякие чудные предметы и снадобья тож, а заведует ею не иначе как ангел высокого чина. Войдешь туда, и ангел тебе подскажет, что можно взять, а чего нельзя. Не всякого пускают, но лишь того, кому приуготовлен дар. Бери его и уходи. Как выйдешь, оглянешься — а дверцы-то уже и нет… Такое вот чудо, Петруха… — Дьяк придвинулся ко мне, обдавая коньячным запахом, заглянул в лицо. — Веришь? Или решил, что спьяна мне мерещится?
Обняв его за плечи, я глубоко вздохнул и произнес:
— Верю, Степан! Еще как верю!
Анна
Я спустился к себе в подвал, сбросил грязное шмотье и принял душ. Чувствовал я себя отлично; завтрак в шаверме и крепкий сон восстановили силы и стерли память о моей сомнительной метаморфозе. Телесную память, я имею в виду, ибо забыть такие чудеса и превращения нормальный человек не может. А я хоть и мутант, но психически абсолютно адекватен.