— А на кой черт тебе их гражданство? Кушают ведь не по паспорту.
— Это так, но все равно обидно, — пояснил я. — Пришлось кровь пустить трем чиновникам, и показалась она мне жидковатой. А выбор-то невелик — во всей стране миллион с лишним… То ли дело здесь!
Мы помолчали. Джавдет оседлал нигерийца и запустил клыки в его загривок. Но прокусить позвоночную артерию ему не удалось — сзади шею противника защищали мощные жировые складки. Пича Вомба пыхтел и, ухватив Джавдетово запястье, старался сломать ему пальцы. Публика не оставляла их советами, визжали бабы, ревели мужики, а эскортная девица Пашки-Живодера опять смотрела на меня. Но сейчас мне было не до ее прелестей.
Зевнув, я промолвил:
— Скучновато тут у вас. Повздорили два болвана, теперь дерутся, а прочие ханурики глазеют… Это ли веселье?.. Тоска!
— А ты чего хотел? — поинтересовался карлик.
— Ну-у, не знаю… девочек, мальчиков… особенно мальчиков.
Тут он взглянул на меня с новым интересом. По мальчикам Пол Пот был крупный специалист.
— Любишь сосунков?
— Не откажусь.
— А если на троих?
— Почему бы и нет?
— Да ты, я вижу, шалунишка!
— Дитя порока, — ответствовал я и облизнулся.
Он снял перчатку и со знанием дела пощупал мой зад. Лапа у него была огромной, с толстенными пальцами и острыми загнутыми когтями. Щеки Пол Пота алели румянцем — кажется, вариант «на троих» очень его возбуждал.
Джавдет и Вомба, свившись клубком, катались по полу. Взглянув на них, мой собеседник произнес:
— И правда скучно. Если хочешь пошалить, у меня найдется кое-что приятное. Пойдем?
— Пойдем, — кивнул я, возликовав. Рыбка сама шла в сети!
Мы выскользнули из зала, оставив за собой рев, топот и вопли. Позади арки была лестница, не винтовая, а каменная, с истертыми от времени ступеньками. Рука об руку, как лучшие друзья-любовники, мы направились вниз. Перчатки карлик сунул за пояс и, потирая лапы, пускал обильную слюну. Должно быть, предвкушал, как вставит мне, а я — ему. В последнем случае он был недалек от истины.
На втором подземном ярусе, как я и думал, располагались господские чертоги. Шествуя мимо закрытых дверей, Пол Пот тыкал когтистым пальцем и называл своих коллег: Форд, Борджа, Щекотило, Пича Вомба… Наконец мы добрались до его апартаментов, большой и богато обставленной комнаты. Странно, но этот недомерок предпочитал огромные кресла, обтянутые кожей, широкие оттоманки, массивные шкафы, до верхних полок которых он, при всем желании, не мог добраться, и неохватные вазы в китайском стиле. Между двумя такими мастодонтами была еще одна дверь, ведущая в глубь покоев. Распахнув ее, Пол Пот ухмыльнулся и гостеприимным жестом предложил мне заглянуть.
Я переступил порог и обомлел.
Пол Пот
Там была камера времен царя Ивана, то ли сохранившаяся в первозданном виде с кровавой опричной поры, то ли восстановленная умелым реставратором и оснащенная необходимым инструментом: дыбой и жаровней, клещами и шильями, ножами, бичами, железными терками и неприятной штуковиной, в которой я опознал «испанский сапог». На фоне грубых каменных стен и закопченных сводов это производило впечатление. Мечта садиста! Тут были даже тиски для ущемления пальцев, воронка для пытки водой и ланцеты, с помощью которых снимали кожу. Все старинное, натуральное, без обмана.
— Ну как? — с гордостью спросил упырь.
— Приятный интерьерчик, — отозвался я. — Сам придумал?
— Пашка помог. Мастер по таким делам. Не забыл еще, помнит, старый черт!
— Пашка?
— Чуриков. Но прежде звали его по-другому.
Интересно, как, подумал я, озираясь. Пыточная освещалась тремя факелами, и в их скудном свете было заметно, что камера не пуста. Напротив входа, на стене, висела юная особа, распятая в цепях, голая, как новорожденный младенец. Формы вполне зрелые и очень аппетитные, однако мордашка выдавала возраст — лет шестнадцать или семнадцать, не более того. Второго страдальца подвесили на дыбе, тоже в чем мать родила, но, судя по пейзажу ниже пояса, этот был мужчиной. Точнее, парнишкой в тех же годах, что и распятая барышня. Он безмолвствовал — похоже, был в отключке.
Он безмолвствовал — похоже, был в отключке. Но почему молчала девица? По идее, при виде двух упырей ей полагалось вопить от ужаса и биться в истерике. Но она взирала на нас не с испугом, а с какой-то странной жадной надеждой.
— Отличное местечко для всяких шалостей, — сказал Пол Пот, зловеще ухмыляясь. — Я уже оголодал. Не подкрепиться ли нам для начала?
Он шагнул к столу, где были разложены пыточные приспособы, и вытащил из-под него кувшин. Сделал несколько больших глотков, взболтал содержимое и отпил еще. Жидкость булькала у него в глотке.
— Поделим по-братски. Еще половина осталась. — Сунув мне кувшин, он снова потянулся к моей заднице. — Хороший ты мужик! Я больше по малолеткам, но иногда и с крупнячком люблю побаловаться. Тебя как зовут?
— Петер Трахтунберг, — сообщил я.
— Прибалтийский немец?
— Обрусевший.
— А я Харви из Лондона. Но Харви — это для своих… Обычно меня зовут Пол Потом. Ты хлебни, Петер, не стесняйся!
— Какие стеснения!
Я поднес кувшин к губам. В нем была кровь — возможно, девицы или висевшего на дыбе парня, но это меня сейчас не беспокоило. Унюхав специфический запах, я вдруг ощутил дрожь в коленках и сосущую пустоту в желудке. Что-то там трепетало, попискивало и бурчало, требуя пищи, и пищей этой была кровь. Почти неосознанно я сделал первый глоток, потом жадно опростал кувшин до дна. Кровь была сладкой и прибавила мне сил.