ГРАФИНЯ (раздраженно) . Вы мое мнение знаете, господа. Я полагаю, что Тайну сию давно пора открыть. Легализации это пошло бы только на пользу.
ЧУРИКОВ. Твои резоны, матушка, нам известны. Может, и пошло бы, устрашило пищу, а нас возвысило… Да только граф против. Нравится ему в тайны играться.
ГЕРЦОГ (высокомерно поднимает брови) . А что нам граф? Мы с Дракулой почти ровесники! Он меня старше всего-то лет на семьдесят, и потому…
ЧУРИКОВ. Чего годами считаться, отец родной? В нашем-то возрасте что семьдесят лет, что два века — все едино. Я графа Влада не за лета уважаю, а за лютость. Я тоже лютоват, но до него мне далеко. Потому я был малый лютый, а он — великий…
ГРАФИНЯ. Как вам угодно. (Пожимает плечами.) Теперь насчет Дойча, Забойщика… Он ведь может домой не явиться. И где тогда его искать?
ЧУРИКОВ. Найдем! У нас не один информатор в полиции, так что объявим розыск. На всякий случай! Девку коротышкину я еще расспрошу, вдруг она что вспомнит.
ГРАФИНЯ (усмехается) . Не вспомнит. Нет уже девицы.
ЧУРИКОВ. Скора ты, графинюшка, скора! Ну да ладно. Что у нас еще?
ГЕРЦОГ. Ввести Джавдета в права владения.
ЧУРИКОВ. Введем, непременно введем. Как он черного-то заломал! Бугай этот Пича, а все с Джавдетом ему не сравняться! А почему? А потому, что Джавдет хоть из туркменцев, а все же наш советский человек! Тридцатые годы пережил, сороковые, пятидесятые, войну, целину, застой, перестройку… Все пережил и закалился в лютости! Уважаю! А этот Пича…
ГЕРЦОГ. Кстати, насчет него. Труп может пригодиться, клянусь Сатаной! Пусть его вынесут из Башни и…
Засада
Крепко меня скрутило. Свалился я под каким-то забором и корчился полчаса, только что землю не грыз. Потом встал шатаясь и понял, что зверски голоден. Должно быть, метаморфозы в упыря и обратно отняли массу сил, как и пребывание в вампирном обличье. А что я принял за все это время? Только литр чьей-то кровушки… Вспомнив об этом, я содрогнулся от отвращения.
Желудок, однако, требовал свое и тут же напомнил мне, что близко Павелецкий вокзал, а при нем — куча шалманов, открытых днем и ночью. Туда я и поскакал — вернее, поплелся нога за ногу. Видок у меня был еще тот — в измятом пыльном пиджаке, в мокрых штиблетах и штанах, до колен перемазанных грязью. Но хоть золотое шитье уже не сверкало и пуговицы не блестели, на бомжа или нищего я не походил, а выглядел как новый русский после пьяной оргии.
Но хоть золотое шитье уже не сверкало и пуговицы не блестели, на бомжа или нищего я не походил, а выглядел как новый русский после пьяной оргии. Можно было думать, что меня вышвырнули из шикарного клуба, а до того мордовали в сортире, сунув ногами в унитаз. Обычное дело для нынешних времен!
В пятом часу утра я доплелся до привокзальной площади, обозрел харчевни и выбрал павильон узбекской ориентации под вывеской «Шаверма «Ташкент». Но внутри сидел за стойкой не узбек, а русский дядька в последней стадии ожирения — очевидно, ночной дежурный по шашлыкам и хычинам. Сидел, прихлебывал пиво из внушительной кружки, мусолил журнал с голыми бабами и поглядывал в закрепленный над стойкой телевизор. Развлекался, в общем. Посетители были ему нужны как прошлогодний снег.
Плюхнувшись на стул, я вытащил из бумажника тысячную купюру и помахал ею в воздухе.
— Шашлык есть, приятель?
— Нет шашлыка, — сообщил толстяк, спрятав журнал под стойку и оторвавшись от телевизора.
— Тогда тащи кебаб.
— Кебаба тоже нет. Рано! — Толстяк зевнул.
— Табака, чебуреки, сациви, купаты?.. — с надеждой перечислил я. От голода мутилось в голове, а кишки играли похоронные марши.
— Это не у нас, за этим иди в «Казбек». Но у них еще закрыто, — буркнул дядька, посматривая на меня с явной неприязнью.
— А что есть?
— А ничего.
Я молча проклял столичный сервис, вытащил последний метательный нож и сказал:
— Тогда придется бекону нарезать. Из твоей ляжки!
— Но-но! Знаем мы таких! — Дядька схватился за мобильник.
— Шутка! — пояснил я и спрятал ножик. — Но учти, в каждой шутке таится доля правды. Так что у нас есть?
— Тут шаверма, шавермой и кормим. Это есть. Вчерашняя, холодная.
— Тащи!
Толстяк заворочался, достал из-под стойки блюдо с курятиной, положил кусок на тощий блин, свернул блин фунтиком. Пахло все это не очень аппетитно, но у меня аж слюнки потекли.
— Сюда! — выкрикнул я. — Все сюда тащи, без своих художеств! И поживее!
Он принес блюдо с курятиной и стопкой блинов, взял деньги, юркнул за стойку, но в ящик уже не смотрел, а уставился на меня — глядел, разинув пасть, как исчезают мясо и блины. Мой желудок наполнялся, кишки уже не играли похоронный марш, мысли не путались, но кружились медленно, лениво, сонно. Проглотив последний кусок, я откинулся на спинку стула и блаженно улыбнулся толстяку.
— Сдачи не надо, приятель. Возьмешь за постой. Я тут у тебя слегка вздремну.
Веки мои смежились, но мысли, хоть и текли они неторопливо, еще не уступили сну. Я подводил итоги акции. С одной стороны, она провалилась, ибо никаких сакральных тайн я из карлика не вытряс. Но все же он назвал мне заказчиков Вырия, и это был полезный результат — даже не в том смысле, чтобы за Кольку отплатить, а исходя из общих стратегических соображений. Упыри высокого ранга нечасто попадаются Забойщикам, а уж разговорить их и выяснить, ху из ху в вампирской иерархии, не удается почти никогда. Если бывают они откровенны, как мамзель Дюпле, то после этого ты уже не Забойщик, а хладный труп. Так что с Пол Потом мне повезло. Я знал теперь главарей поименно, и это были не Джавдет, не Форд, не Катька Винтер и не Щекотило. Три сановные персоны: графиня, герцог и полтавский секретарь. Магистр за такую информацию орден мне пожалует! Это во-первых, а во-вторых, чувствовал я, что на всяких Щекотил и Фордов размениваться не стоит — известно им не больше, чем покойничку Харви, а мне другая добыча нужна.
Магистр за такую информацию орден мне пожалует! Это во-первых, а во-вторых, чувствовал я, что на всяких Щекотил и Фордов размениваться не стоит — известно им не больше, чем покойничку Харви, а мне другая добыча нужна. Что полностью отвечало планам мести за Колю Вырия. Я еще не знал, как доберусь до тройки главных упырей, об этом еще надо поразмыслить, но дело не безнадежное. В конце концов, есть у меня союзник в их стане, раб божий Пафнутий!
Под такие мысли я задремал, а потом и заснул. Сплю я обычно вполглаза, но тут разморило меня после еды, превращений и приключений. Так что, судари мои, признаюсь со стыдом: проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечи.