— А в зубах яблоко, и шипит она этак с набитым ртом: «Съешь его!» Кстати, мессир рыцарь, все собирался выяснить, как это первобытный удав нашу общую пращурку ушипел навзничь, болтать-то ему вроде нечем, ну, понятное дело, кроме хвоста.
Анджело Майорано гневно выдохнул, хмурясь и явно желая дать наглецу достойную отповедь.
— Прошу вас, продолжайте, — улыбнулась Никотея, — не слушайте этого болтуна.
— Так вот, — бросая недовольный взгляд на Лиса, вновь заговорил мореход, — жители острова взмолились Господу, дабы он освободил их от злой напасти. И вдруг откуда ни возьмись на остров прилетели аисты. Как известно, птицы эти дорожат своими гнездами не менее, чем люди родными домами. Они не меняют путей своих перелетов и весьма неохотно гнездятся в новых местах. Но Господь всеблаг, он сотворил чудо! И великое множество аистов в один прекрасный день опустилось на остров.
Сами островитяне верят, что то были не простые аисты, а небесные ангелы, принявшие вид белокрылых птиц. Но всякому вольно верить в это или же не верить. Одно можно сказать достоверно — в самое короткое время Божьи посланцы истребили всех змей до единой. С той поры на острове их больше никогда не было. Того же, кто осмеливался убить аиста, горожане кидали в глубокий ров, полный ползучих гадов…
— Стоп, не так быстро, адмирал, шо-то я совсем запутался! — Лис обескураженно замотал головой. — Номер раз: либо твои ангелы схарчили всех змей до единой, либо уж ров с гадами ползучими, давай шо-то одно! Или ты хочешь сказать, шо островитяне так соскучились по аспидным рожам на рассвете, шо начали их завозить из более обжитых гадюками мест?
Номер два: ежели белокрылые аисты в поте клюва истребляли всякую адскую нечисть, кому пришла в голову светлая мысль начать изничтожать их самих?
— На этом острове никогда не убивают аистов! — не выдержав, взорвался Анджело Майорано.
— А, закон типа приняли, шоб страшнее было, — не унимался Сергей. — Опять же ров с этими «кусающими в пяту» чисто для приколу завели!
— Убивать змей — не благое дело, — робко подал голос трясшийся на запятках возка Федюня Кочедыжник.
— О, еще один Гринпис нашелся! — хмыкнул Лис.
— От змей вся мудрость, — оценивая слова менестреля как высшую степень непонятливости, выпалил малец. — Даже от яда их, коли с умом подойти, здоровью польза, а врагам — погибель! А от птиц тех толку чуть.
— Ну, не скажи! Шо ж мне прикажешь к стрелам змеиные хвосты ладить? Опять же, — Лис поглядел на аиста, безмятежно парящего в небе и не подозревающего о вызванном им споре, — аист в семье птица очень даже полезная. Не везде ж мы поспеть-то можем! Хотя порою воробьи мне нравятся больше… Радует еще, шо коровы не летают!
Он хотел что-то добавить, но в этот миг встревоженной степной птицей отозвался кто-то из всадников флангового дозора.
Не везде ж мы поспеть-то можем! Хотя порою воробьи мне нравятся больше… Радует еще, шо коровы не летают!
Он хотел что-то добавить, но в этот миг встревоженной степной птицей отозвался кто-то из всадников флангового дозора.
— Ну, шо ж там снова негоразд?
— Опять всадник! — указывая на маячивший вдали курган, произнес Вальдар Камдил.
— Ишь, прицепился! Может, мне его стрелой достать?
— Нет, так не пойдет. Пусть аланы отрежут ему путь к отступлению, а я попробую взять его живьем и порасспросить, с чего бы это вдруг он за нами увязался.
— Тоже дело. А я подстрахую. Хотя погоди, он там, кажись, не один. Точно, раз, два, три, четыре, итого пять голов в броне. Да и гнаться за ними, кажись, не придется. Они, сто пудов, направляются сюда.
* * *
Михаилу Аргиру чертовски хотелось есть. Даже не есть, а жрать, рвать ломтями прожаренное мясо, жадно, по-волчьи вгрызаться в плоть, запивая съеденное горячащим кровь вином. От голода в его глазах стоял сероватый туман, спутник проклятой слабости. Это заставляло ромея скрипеть зубами от невыразимой всепоглощающей злобы, перемалывая в тончайшую пыль висящий в степном воздухе песок. Пару раз он видел неподалеку птиц, задумчиво глядевших на всадника. Они казались вовсе не пугаными. Но стоило ему спешиться, чтобы поднять с земли камень или просто замахнуться, как вожделенный обед спешил вспорхнуть в небо, раздраженным криком выражая крайнюю степень негодования.
Несколько раз Михаил Аргир пытался скрытно подойти к каравану севасты, но днем и ночью его встречала бдительная стража, готовая убить кого угодно, невзирая на богатство и знатность. Он знал это лучше многих. Всего несколько лет назад и ему доводилось посылать тех же аланов висеть на хвосте отступающего половецкого войска.
Подобно матерым псам, ведущим стадо на бойню, они не знали ни страха, ни пощады, а путь их легко было проследить по исклеванным вороньем половецким трупам. Теперь на месте гонимых кочевников был он сам!
«Нет, так не может продолжаться, — твердил он про себя, — на марше мне ее не взять. Скорее я сам полягу здесь от усталости и бескормицы. Какой позор! Нет, так не должно быть. Я должен отомстить. И спасти империю. Если не удается разбить врага на марше, если места его стоянок хорошо защищены, то следует дождаться часа, когда противник сочтет поход законченным и потеряет бдительность. Если Никотея с приспешниками следует в Киев, я тоже приду туда. Возможно, даже раньше. Наверняка раньше».