— Благодарю! — Людовик Толстый чуть заметно склонил голову, принимая наполненный кубок из рук виночерпия. — Я вот гляжу на тебя, Фульк, и думаю, как повезло твоему отцу иметь такого сына.
— Ваша похвала для меня — высокая честь, мой государь! — не замедлил с ответом анжуец.
— Пустое, — отмахнулся король и пригубил вино. — Что уж тут моя похвала, когда сам Господь благословил ваш род. Я уверен, что и внуки у твоего отца будут такими же удалыми красавцами, как ты.
— Но, мой король! — Юноша удивленно взглянул на государя. — К чему говорить о внуках? Я еще и не думал жениться.
— А вот это глупо. В твои годы, мой дорогой мальчик, уже следует об этом думать.
— Но ведь я еще даже не рыцарь.
— Когда ты станешь рыцарем, у тебя и подавно не будет времени для прекрасных дам. Войны, походы, постоянно что-нибудь происходит, вечно в седле, вечно куда-то мчишься. И в результате либо гибнешь, так и не продолжив свой род, либо спохватываешься, когда силы уже не те, зато по двору бегает толпа бастардов.
— Но, мой король… — Юноша чуть заметно покраснел.
— Ну ладно, ладно, — добродушно усмехнулся Людовик Толстый. — Понимаю, дело молодое, всякие улыбочки, глазки — хлоп-хлоп, голову кружат. Но ведь ты не просто безвестный шевалье, ты — один из первейших королевских вассалов. Я не могу допустить, чтобы представитель столь знатного и славного рода распоряжался судьбой, точно пьянчуга — найденной посреди дороги монеткой. Я уже подумал о твоей женитьбе.
Глаза юноши удивленно расширились.
— Ну что ты на меня так смотришь? Подумал и вот нынче отписал твоему отцу. Полагаю, он вполне одобрит предложенную мной партию.
— Мой государь, но кто же эта девушка? — не в силах еще прийти в себя от услышанного, выдавил Фульк Анжуйский.
— О, ты скоро ее увидишь. Поверь, она весьма хороша собой, не глупа, из очень хорошего рода и с немалым приданым. Это дочь герцога Эсташа Буйонского, Мария.
— Но, мой король…
— Что еще за «но»? — Людовик нахмурился, но продолжить фразу не успел.
— Но, мой король…
— Что еще за «но»? — Людовик нахмурился, но продолжить фразу не успел. Дверь приоткрылась, и стража отсалютовала копьями, пропуская в королевскую трапезную аббата Сугерия. Преподобный отец осенил присутствующих благословляющим жестом, однако по лицу его было видно, что он прибыл из Сен-Дени не только для того, чтоб призвать милость Господню на голову духовного сына и его челяди.
— Выйди! — скомандовал король Фульку Анжуйскому. — Потом договорим.
Монарх уже много лет знал своего доверенного советника и догадывался, что обещает встревоженное выражение его лица.
— Что-то произошло? — спросил он, когда закрылась дверь за виночерпием.
— Пока не многое, — стараясь говорить как обычно спокойно и взвешенно, начал аббат. — Гуго де Пайен с рыцарями прибыл во Францию.
— Мы ожидали этого. Сколько их.
— Едва ли дюжина. Меньше. Остальные под командованием Жофруа де Сент-Омера остались в Святой земле.
— Вот и прекрасно! Дюжина — это даже меньше, чем предполагалось. Что же тебя беспокоит?
— Я затрудняюсь ответить. Предчувствие. Вернее, то, чем оно вызвано.
— Ты говоришь загадками, любезный Сугерий.
— Все оттого, сын мой, что я сам ищу ответ на загадку и пока, увы, не нахожу его.
— О чем речь?
— Нынче утром чуть свет ко мне прибыл Бернар Клервоский.
— Он что же, откуда-то прознал, что мы намерены отправить его нашим посланцем в Рим?
— Нет, он не знал об этом, — покачал головой настоятель Сен-Дени. — Но я лично открыл ему нынче и то, что вы желаете видеть его епископом, и то, что намерены отправить представителем христианнейшего короля к престолу святейшего Папы.
— И что же он?
— Решительно отверг и то, и другое.
— Вот как? Аббат, категорически отвергающий епископский посох и не желающий ехать ко двору понтифика? Что еще за нелепая блажь?
— Это еще не блажь. Бернар объявил, что намедни ему явился ангел Божий и велел объявить крестовый поход против короля Генриха Боклерка.
— Что?! — Людовик Толстый с неожиданной легкостью подскочил с кресла. — Вот же дикая нелепость! Он, что же, окончательно выжил из ума?
Аббат Сугерий пожал плечами.
— Я бы не говорил столь резко, когда речь идет о Божьих ангелах. Но, признаюсь, и меня изрядно удивляет этот случай. По словам аббата Клервоского, ангел объявил, что король Британии — святотатец и королевство его погрязло в ереси. И что именно ему, Бернару, надлежит покарать нечестивцев и вновь мечом и Божьим словом восстановить поруганный крест по ту сторону Ла-Манша.
— И все же мне представляется, что этот святоша от чересчур ревностных молитв решительно тронулся умом. В целом мире никто не может сказать, что я хорошо отношусь к Боклерку, но крестовый поход… Лондон — не Иерусалим. И хотя, как утверждают трубадуры, где-то в тех землях сокрыта чаша Святого Грааля, но у моих воинов есть дела куда более насущные, чем глупые подвиги на радость звонкоголосым сострясателям воздуха.
— Бернар не ждет от вас военной помощи.
— Еще бы!
— Он просит лишь корабль, — продолжал аббат Сугерий, — чтобы перевезти туда де Пайена с его рыцарями. С этой просьбой он и прибыл ко мне.
— Бернар Клервоский намерен разгромить короля Генриха Боклерка с дюжиной рыцарей?