При всей любви к роскоши, Михаил Аргир был опытным воином и потому ночевка под открытым небом не была ему в диковинку. Подложив под себя одну конскую попону, он укрылся второй и, сунув в изголовье свернутый плащ, устало смежил очи, расслабленно вслушиваясь в божественный ночной хор.
Пожалуй, всякому, кто увидел бы его в этот момент, могло показаться, что могучий ромей спит сном праведника, глубоко и спокойно. Однако те, кто бывал с Аргиром в походе, подняли бы на смех подобного наблюдателя. Точно дельфин, спящий лишь одним полушарием мозга и бодрствующий другим, топотирит палатинов одновременно спал и слышал все, что происходит вокруг. Он бы и сам теперь не смог вспомнить, было ли это врожденным свойством или же приобретенным за годы жизни при императорском дворе. Воистину после такой закалки битвы с половцами могли показаться не опаснее охоты на туров.
Михаил Аргир спал, положив руку на меч, и стоило бы неведомому врагу хрустнуть веткой или зацепить лежащий на земле камешек, как храбрый ромей был бы уже на ногах, готовый поразить всякого, рискнувшего приблизиться к нему. Однако пока что мозг его воспринимал лишь шорох листьев, потревоженных ветром, и хор цикад, обращенный к яркому бизанту луны.
Ему снился залитый солнцем весенний сад, благоухающий жасмином, сидящая на восточных подушках Никотея, за спиной которой, чуть поодаль, точно не желая отвлекать хозяйку, располагалась ее неразлучная наперсница и служанка Мафраз. У ног красавицы стояло серебряное чеканное блюдо, полное фруктов и сладостей. Своими тоненькими нежными пальчиками Никотея отщипывала от тяжелой грозди по одной ягодке и со смехом вкладывала в уста юноше, лежащему на кошме перед ней. Тот что-то говорил — Михаил не слышал что. Но по тому, как смеялась Никотея, он понимал, что незнакомец рассказывает что-то веселое.
И вдруг, точно почувствовав взгляд, обращенный в спину, юноша обернулся, и Аргир, не просыпаясь, тряхнул головой. На него смотрели глаза этого проклятого мальчишки, Алексея Гавраса. «Так он жив, — мелькнуло в голове Михаила. — Я только ранил его». Словно в опровержение его мыслей лицо пажа начало стекать, совсем как накрашенная морда языческого идола под дождем. Еще мгновение, и человеческий остов глядел на него пустыми глазницами, скаля в безгубой усмешке зубы.
Никотея, уязвленная потерей внимания к своей особе, окликнула юного Гавраса, тот незамедлительно повернулся, и в знак прощения тут же получил новую виноградину. Их веселая беседа продолжилась как ни в чем не бывало.
«Ах-х!» Михаил Аргир глубоко вдохнул и совсем рядом услышал подобный вдох. Он распахнул глаза, словно и не спал вовсе, и в провале, некогда служившем входом в крипту, увидел кабанью морду. Освещенная полной луной, черная туша казалась неестественно тощей, будто скелет, обтянутый щетинистой шкурой. Но клыки вепря, хищно изогнутые, недвусмысленно блестели в лучах ночного светила, обещая гибель всякому, кому суждено с ними познакомиться.
Неожиданно для себя задохнувшись, ромей вскочил, готовясь ткнуть клинком в адскую тушу. «Не возьмешь!» — заорал он и увидел, как округлое зеркало луны глядит на него с неба, усеянного звездами. Ни кабана, ни его клыков не было и в помине. Только лошади фыркали, почуяв закипающую ярость хозяина. Михаил уселся на обломок капители, хватая голову руками и стараясь унять частое сердцебиение.
Михаил уселся на обломок капители, хватая голову руками и стараясь унять частое сердцебиение. Где-то совсем рядом послышался вздох, точно кто-то потянул носом воздух, затем быстрые тихие шаги.
Михаил вскочил и стремительно обернулся — никого. Он прислушался. Вздох повторился. «Ерунда. Это, должно быть, какой-нибудь зверек. Еж или там…» Аргир так и не смог придумать, кто еще мог издавать подобные звуки. «Чушь!» Он мотнул головой, обвел взглядом руины крипты и снова улегся на попону. «Надо спать. Завтра потребуется много сил». Дыхание раздалось совсем рядом, Аргиру даже показалось, что он почувствовал дуновение от выдоха. «Проклятие!» Он снова распахнул глаза. Ни человека, ни тени. «Чертовы ежи!»
Он полежал еще немного, стараясь разглядеть хоть одно из этих зловредных животных, но не тут-то было. Вскоре веки его сами собой опустились, и тут он услышал негромкий колокольный звон, точно идущий из-под земли. «О Господи! — прошептал топотирит палатинов, вновь усаживаясь на капитель. — Нет, все ерунда. Ночь темней всего перед рассветом. Просто где-то в одном из ближних монастырей уже звонят к заутрене. Только-то и всего».
Воин снова улегся, но сон не шел. Пролежав еще какое-то время с открытыми глазами, Аргир увидел, как светлеет восток. Понимая, что дальнейшие попытки уснуть бесполезны, проворно вскочил на ноги, попрыгал, чтобы размять затекшее тело, и занялся делами, привычными до обыденности, а потому, несомненно, успокаивающими и приводящими в чувство. Взнуздав коней, поупражнялся с мечами, встал на руки и прошелся вниз головой по лужайке, некогда бывшей церковным двором.
«Самое время умыться, а заодно и напоить коней, — заметно воспрянув духом, подумал он и, взяв скакунов под уздцы, повел их к ручью. — Чертов монах с его рассказами о привидениях! — думал Аргир, выбирая себе путь между валунов каменной осыпи. — Это ж надо было так испортить мне сон! Накаркал, черноризый».