— Господь с тобою. — Монах совершил крестное знамение над головой витязя. — Что привело тебя сюда? Или же ты просто решил навестить старика перед отъездом в дальний путь?
«Какой же ты старик?» — хотел было усмехнуться Мстислав, но с грустью остановился, не произнеся этих слов. Его учитель был стар. Действительно стар. «Он изрядно сдал за последние месяцы», — вздохнул молодой князь, стараясь все же не подавать вида, что удручен открывшейся его взору картиной.
— Я хочу поговорить с тобой, святой отец, — наконец выдавил он, сам не понимая, отчего вдруг заранее обдуманные слова даются ему с таким трудом.
— О чем, мой мальчик?
— О грядущем походе и… вообще… — Князь замялся. — Прости, я так и не научился говорить столь красиво и складно, как ты.
— Прости, я так и не научился говорить столь красиво и складно, как ты. Но вот душа… душа не на месте. Нет, я не боюсь, — поспешно заверил он, точно подозревая, что старец может усомниться в его отчаянной храбрости, — но знаешь, будто выхожу из дома и точно ведаю, что никогда сюда больше не вернусь.
Монах, не говоря ни слова, покачал головой.
— Отчего же ты молчишь, отче?
— Господь велик, сын мой. И смертным, будь они хоть семи пядей во лбу, порою не понять Божьего замысла. Сознаюсь, мне грустно от того, что мои скромные письмена подвигли тебя на совершение деяния несомненно справедливого и достойного, но вместе с тем зело опасного как для тебя, так и для людей, что пойдут за тобой. И каюсь, грешен, не будет мне горше удара, когда вдруг окажется, что мой суетный разум и его никчемные познания будут повинны в гибели моего духовного чада.
— Не говори пустого! — резко прервал Амвросия князь Мстислав. — Коли не суждено мне быть взятым живьем на небо, то рано или поздно все равно помру, а в ратной сече — лучше, чем в тереме под бабье квохтанье. Сам ведаешь, мудр отец, и вдвоем нам с братом здесь оставаться нельзя. Един правитель у Руси должен быть, и никак иначе!
— Но отчего же? Ведь скорее небо с землей поменяются местами, нежели ты пойдешь на Святослава или же он на тебя.
— Верно, покуда живы будем, друг на друга не пойдем и не помыслим о том. А дети? За них кто поручится? А меж бояр при таком-то случае как злой змее не угнездиться? Нет, что ни говори, а мудрость отца велика. Коли судьбою мне выпало за море идти, то, стало быть, и пойду. И корень супостатов вот этой самой рукою выкорчую. — Мстислав поднял кулак и поднес его к груди. — Вчистую, чтоб впредь неповадно было.
Старец Амвросий вздохнул и покачал головой.
— Коли ты все уже решил, чего же тебе надобно от меня?
— Хотел я просить тебя со мной идти, — вздохнул князь, — да вижу, не осилить тебе пути. А без мудрого слова твоего, без познаний, как мне блюсти дело христианское и княжью честь?
— Верно глаголешь, — вздохнул печально Амвросий, — не дойти мне, годы уж не те. Вместо себя б кого назвал, да нынче такого и не припомню, чтобы и в языках был сведущ, и в нравах, и в слове Божьем.
— Нешто и вовсе не сыщется такого, отче?
Амвросий поднял руки к небу.
— Господь велик. Я поразмыслю о твоих словах, может, что и удумаем.
— Сделай это для меня, — просительно, но все же властно произнес Мстислав, — ибо, как имя батюшки моего гордо звучит из края в край земли отчей, и мое имя так звучать должно в земле матерной. Мы скоро уж отплываем, но прежде Великий князь желает со двором и малой ратью объездом в дальние угодья наши идти, к Светлояр-озеру. Так что, стало быть, как воротимся оттуда, так и пойдем. Вот до того часа я буду ждать и молить Бога, чтобы он надоумил тебя. И коли впрямь то дело богоугодное, то верю я, он не оставит путника без провожатого.
* * *
Стефан Блуаский стоял на скале и вглядывался в утренний туман. Его длинные рыжеватые волосы трепал утренний бриз, но молодой граф стоял, казалось, не замечая этого. Тяжелый, пурпурный, тайно вывезенный из Константинополя плащ хлопал у него за плечами, но Стефан Блуаский не сводил глаз с усеянных пенными барашками волн, стремящихся добежать до гранитного подножья скалы и погибнуть в неравной схватке с бездушным камнем. Чело его венчал массивный золотой обруч с драгоценными ювелами, точно напоминая всякому смертному, что перед ним — истинный принц крови. Как настоящий потомок викингов, внук грозного Вильгельма Завоевателя любил море.
Как настоящий потомок викингов, внук грозного Вильгельма Завоевателя любил море. И сейчас, вдыхая просоленный взлетающими брызгами воздух, он чувствовал, как тело его наливается силой, уверенность в правильности избранного пути крепнет, настроение становится отчаянно-радостным, как перед кровавой сечей.
— Ваше высочество! — послышалось за спиной принца.
Он резко повернулся, удерживая рукой взлетающий плащ.
— А, это ты, Роберт.
Сэр Роберт Клиффорд поклонился своему господину.
— Что нового?
— Прибыл Эд Хаксли от графа Пембрука. Он говорит, что Пембрук вместе с графом Перси ожидают вас у северной границы в замке, именуемом Кастмейл.
— Вот и прекрасно. Вели накормить сэра Эдварда, напоить и уложить спать.
— Но ваше высочество, Эд Хаксли утверждает, что ждет лишь сообщения от вас, чтобы двинуться в обратный путь. Граф Пембрук велел ему не задерживаться ни минуты и, оповестив вас о месте встречи, незамедлительно отправляться к нему с сообщением о дне вашего прихода.