Глава 9
Человек должен любить других людей ровно настолько, чтоб они не мешали ему любить самого себя.
Оскар Уайльд
«…И по молению христианскому прибрал Господь души грешников — герцога Вильгельма Нормандского и многих графов и баронов его — и тем покарал за многие святотатства, за нечестивость и богомерзкий нрав, коими он с отцом своим, злодейным разбойником и развратником Генрихом, королем бриттов, был равен».
Аббат Сугерий поглядел на выведенные гусиным пером строки и осенил себя крестным знамением. Конечно, грешно было радоваться смерти рабов Божьих, а уж тем паче братьев во Христе, но все же столь нелепая и в то же время такая своевременная гибель наследника английского престола представлялась истинным даром небес.
В последние годы принц Вильгельм доставлял немало хлопот королю Людовику, постоянно подзуживая мятежных баронов севера воевать против своего государя, снабжая их золотом, оружием и давая укрытие в землях Нормандии. Теперь следовало ударить по Руану — столице непокоренного герцогства, не дожидаясь, пока Генрих Боклерк придет в себя и сможет оказать достойное сопротивление.
Поставив отточенное перо в чернильницу, аббат Сугерий поднялся из-за стола и призвал к себе секретаря.
— Прибыли ли расчеты, сделанные архитектором для заложения храма Девы Марии Парижской?
— Еще нет, но я послал за ними.
— Очень плохо, — покачал головой аббат Сугерий. — Устав велит вскорости отходить ко сну, а это значит, что я смогу вновь заняться делом только после всенощной. А времени мало.
— Ваше преподобие, — почтительно склонил голову секретарь, — осмелюсь доложить, прибыл Бернар, настоятель Клервоской обители.
— В такой час? Что же ему надо?
— Он приходил, дабы коснуться священного чудодейственного знамени святого Дионисия, что именуется Орифламмой.
— И что же, коснулся?
— Коснулся, ваше преподобие, но теперь смиренно просит вас принять его.
— Ну что ж, коли расчетов все равно еще нет, зови его. — Аббат Сугерий расправил сутану и задумчиво прикрыл глаза. Ему не нравился настоятель Клервоской обители. В прежние годы им доводилось встречаться трижды, и каждый раз аббат Сугерий с грустью убеждался, что даже в деле служения Господу искреннее рвение может быть чрезмерным, а стало быть, опасным. Мрачный огонь, которым время от времени вспыхивали глаза этого молодого выскочки, выдавал в нем человека своенравного и нетерпимого, способного легко перепутать собственную волю с волей Господа.
Но отказать этому любимцу клира тоже было неразумно.
— Да скажи его преподобию, что я смогу уделить ему времени не более, чем надобно для прочтения «Отче наш» трижды, — кинул аббат Сен-Дени вслед брату келарю.
Они встретились и поклонились друг другу и обменялись благословениями, как подобает верным сынам вселенской апостольской церкви.
— Вы проделали столь дальний путь, брат мой, — начал аббат Сугерий, — быть может, желаете отдохнуть с дороги?
— Лицезрение святыни, посланной Господом во спасение христианнейшего короля Людовика от лютых недругов, наполнило меня силой, точь-в-точь как воинов, над чьим строем реяло сие знамя!
— Господь милостив. — Настоятель монастыря Сен-Дени молитвенно сложил руки на груди, не спуская, впрочем, выжидательного взгляда с гостя. Неужто он и впрямь проделал путь из Шампани до стен Парижа, чтобы прикоснуться к Орифламме?
— Воистину так, брат мой! — согласился Бернар. — Восславим же Господа!
Некоторое время они молчали, выжидательно глядя друг на друга.
— Восславим же Господа!
Некоторое время они молчали, выжидательно глядя друг на друга. Бернар Клервоский не выдержал первым.
— Я желал бы посоветоваться с вами, благочестивейший и мудрейший брат Сугерий, ибо во всем французском королевстве не сыскать человека столь же сведущего в делах как Божьих, так и человеческих.
— Я слушаю вас, почтеннейший брат, — пропуская лестные слова мимо ушей, кивнул аббат Сен-Дени.
— Могу ли я просить, чтобы сказанное здесь оставалось тайной между нами?
— Я обещаю вам это, конечно, если сказанное не будет хулой на Господа или же злоумышлением против короля и Франции.
— О нет, совсем наоборот. — Бернар вздохнул. — Я с прискорбием гляжу на то, что творится в нашей церкви. Видя, как высшие иерархи ее, точно пьяные лавочники на ярмарке, дерутся между собой за власть, за кусок земли, за презренное злато, разве можно говорить всерьез о божественной сути деяния, которому посвящены наши жизни?
— Это ересь, брат Бернар.
— О нет, нет, что вы. Я лишь говорю о том, о чем рек Спаситель, объявляя, что Богу — богово, а кесарю — кесарево. Но Бог здесь назван первым, ибо он превыше любого кесаря. Да и мне ли говорить вам об этом, ведь Людовик, король Франции, является вассалом Господа за графство Венсенн, полученное им через вас от небесного заступника, святого Мартина.
— Да, это так.
— Нынче Франция, и только она, может стать истинным домом и оплотом для слуг Божьих. Мы должны восстановить чистоту веры, смыть грязь с блистающих одежд нашей церкви, выкорчевать скверну, невзирая на сан и лица, ибо фарисеи нынче угнездились в доме Божьем. И как Иисус изгнал торгующих из храма, так и мы в меру наших малых сил не должны знать покоя и отдыха, очищая святыню от мирских соблазнов.