Сокс молчал.
— Нет, ты не молчи, говори! — В голосе короля слышался прежний яростный напор. — Говори, смерть Вильгельма доставила тебе удовольствие? Ты был рад, что он утонул? — уже прокричал Генрих Боклерк, но тут же осекся. С тем же успехом можно было ругать и поливать хулой ну, скажем, кладбищенскую плиту. — Сними проклятие, Сокс, или скажи, что ты просто все выдумал, что смерть моего сына — нелепая случайность. Я прошу тебя. Ну что тебе заботы в том, что мой отец завоевал вашу землю? Ведь твой отец тоже не стал обнажать меч за юного Эдгара Этелинга и увел свой отряд в Нортумберленд, не правда ли?
И вновь молчание было ему ответом.
— За это мой отец жаловал твоего отца, и ты вырос бароном, а вовсе не рабом. Ты же сам намедни говорил, что ты — барон Джон Сокс, а не какой-нибудь Джон из Сокса. Отчего же теперь ты пытаешься смыть грязь одного греха, совершая другой? Разве я лично в чем-то виновен перед тобой? Ты пошел войной на меня. Я не разорял твои земли, не угонял твой скот, не покушался на честь жены или дочери твоей. Чем же тебе, честный малый Джон, я так не угодил? Разве не я смягчил законы в этой стране, разве не я дал ей порядок, о котором в прежние годы вы не могли и мечтать? Что же до остального, то кто только кого не захватывал.
Чем же тебе, честный малый Джон, я так не угодил? Разве не я смягчил законы в этой стране, разве не я дал ей порядок, о котором в прежние годы вы не могли и мечтать? Что же до остального, то кто только кого не захватывал. Когда-то и саксы пришли сюда чужестранными завоевателями. Не с ними ли дрался насмерть ваш легендарный король Артур? Все идет своим чередом, так, как должно идти. Отчего же ты, барон Сокс, мешаешь дать стране твоей покой и мир? Отчего своей изменой бросаешь тень на всех соотечественников твоего корня?
Барон Сокс глубоко вздохнул, и кадык на его небритой шее акульим плавником прокатился под натянутой кожей.
— Скажи, что проклятия нет и не было. Покайся, вернись под мою руку. Я даю слово короля, законного короля Британии, что никогда не вспомню тебе этих дней, хоть бы ты прожил еще сто лет.
— Мои дни сочтены, мне нет нужды в твоей милости, — едва шевеля искусанными губами, проговорил Джон Сокс. — Но ты бы и не смог исполнить данное слово. Змеи ползут к дому твоему. Где бы ни преклонил ты главу свою, глаза их следят за тобой. Род твой обречен. И нет спасения ни ему, ни тебе. А теперь, где твои кони, Генрих Боклерк?
* * *
Вальдар Камдил сидел на каменной скамье полуразрушенного херсонесского театрона и размышлял о превратностях судьбы. Запущенный вид древних подмостков наводил на грустные мысли. Когда-то здесь располагалась крепостная стена, потом город разрастался, и ее снесли, чтобы построить новую дальше, а на месте античной куртины зазвучали величественные поэмы Гомера и острые сатиры Аристофана. Но и этому пришел конец. И уже в IV веке нашей эры едва-едва обретшее силы христианство гневно осудило творившиеся здесь «бесовские игрища» и в назидание театралам обуянная священным рвением паства воздвигла храм прямо внутри широкого полукруга охваченной трибунами арены. Камдил помнил те времена, когда не стало и храма. Так же, как эти скамьи и найденные поблизости захоронения и остатки кузни, храм стал лишь объектом пристального изучения потомков, а порою вовсе даже и не потомков тех, кто сновал нынче по оживленным улицам этого крупного портового города.
Чувство некоего ложного всезнания задавало размышлениям мессира рыцаря тон возвышенно-печальный, так что он едва отвлекся, услышав поблизости шаги напарника.
— Так, капитан, все зашибись, одно плохо.
— Что еще? — вскинул брови рыцарь.
— В этом городе нет ни одного приличного ресторана, шоб вечером мы могли достойно отпраздновать законный результат нашего маленького трудового подвига.
— Так. — Вальдар сплел пальцы. — А подробнее?
— Не, мне кажется, ты меня в чем-то подозреваешь. Я шо, похож на человека, который способен кого-то безвозмездно обмануть? Вглядись в мой гордый профиль! Ты в силах представить его еще и в фас, и отпечатки пальцев снизу?
— Лис, а если без всех этих красивостей?
— Блин, какой ты скучный! Сидишь тут почти неглиже, и нет шоб, пользуясь случаем, играть мышцой и курортные романы заводить, еще мне нотации читаешь. — Бойкий менестрель упер руки в боки. — Все предельно честно. Небольшая операция по обналичке. Если хочешь, по возвращении в Институт я могу даже записать ее в свою налоговую декларацию, если, конечно, какое-нибудь особое небесное знамение заставит меня ее заполнить… Ладно, как говорил один мой знакомый следователь, «подальше от дела, поближе к прибыли». Мне от тебя понадобится небольшая помощь.
— Не вопрос, — пожал плечами мессир рыцарь. — Но ты же помнишь, я не стану делать ничего такого…
— Не-не-не, такого не надо, сделаем нечто этакое.
Я принес тебе… — Лис замешкался, демонстративно впадая в задумчивость. — Даже не знаю, как сказать, финансовую независимость, удачу или просто перо с чернильницей и кусок пергамента. Ладно, не суть важно. Пусть на данный момент это будет только перо, только чернильница и вот этот самый пергамент.
Камдил принял из рук друга невесть где раздобытые «канцелярские принадлежности».