Все, кто был лишь заподозрен в сочувствии, не говоря уже о приязни к Стефану Блуаскому, без лишних разговоров становились жутким украшением над воротами встречных городов и замков. Король глядел на провинившихся не мигая, точно пытаясь взглядом прожечь дыру во лбу очередного мятежника. Затем указывал на того пальцем и проводил ладонью вдоль горла. Дальнейших объяснений не требовалось. Стоит ли говорить, что все, кому по долгу и происхождению было положено становиться под знамена короля конно и оружно, спешили выступить навстречу государю, не ожидая призыва и опасаясь навлечь на себя подозрения самым кратчайшим промедлением.
Сегодня у королевского секретаря было чем порадовать сюзерена, и потому, убедившись, что тот молчаливо разглядывает украшающий стену гобелен, он тихо втиснулся в залу и негромко кашлянул, оповещая о своем присутствии.
— Что у тебя, Фитц-Алан? — жестко отрезал король, метнув тяжелый взгляд на вошедшего.
— Только что прибыл барон Фатлмоунт, посланный вами с отрядом на Криксвордскую дорогу.
— Чертов болтун! — процедил король в пространство с нескрываемым раздражением.
— Я знаю, куда посылал этого данского волкодава. На чьей шее он на этот раз повис?
— Там на дороге, — опасаясь вызвать у монарха очередную вспышку гнева, продолжил Фитц-Алан, — барон нагнал отряд рыцарей, шедший на помощь графу Пембруку.
— Судя по тому, что Фатлмоунт вернулся, Пембрук может ожидать помощи до Люциферова венчания?
Фитц-Алан тихо скривился, радуясь, что государь не видит его лица. Ему, с младых ногтей готовившему себя к служению Господу, было тягостно слышать богохульные речи господина. Каждый раз, выходя из королевских покоев, он заново решал для себя, на счастье или на беду он, тогда еще юный богослов повстречал на приеме у архиепископа Кентерберийского столь же юного принца Генриха.
— Вы правы, мой лорд. Изменники уничтожены. Вернее, почти все уничтожены, как вы и велели, барон не брал пленных… Кроме одного.
— Что еще за нежности? — Генрих Боклерк нахмурился и резко повернулся к секретарю. — Сыновья барона вместе с ним, кто там еще — отец, брат? Хотя нет, отец уже лет пять как в могиле.
— Это сэр Роберт Клиффорд, знаменщик принца Стефана.
— Что-о? — Генрих Боклерк оскалился. — Клиффорд? Он может разговаривать?
— Барон доставил его в целости.
— Волоки сюда эту паскуду! — прорычал король, резво шагнув к стоявшему навытяжку Фитц-Алану. — Давай, пошел!
Королевский секретарь торопливо кивнул, машинально прикладывая руку к шелковому бурнусу, по новой моде прикрывавшему высокое чело государственного мужа, и стремглав выскочил за дверь.
Король сжал кулаки, желая что-то еще крикнуть вслед расторопному слуге, но вдруг почувствовал, как перехватывает дыхание и к глазам невесть откуда подкатывают слезы. Он сцепил зубы до хруста, резко отвернулся и издал такой утробный рык, что дежурившие у дверей стражники сочли за лучшее вжаться в стену. Но когда закованный в кандалы Роберт Клиффорд предстал пред грозные королевские очи, перед ним был холодный, бесчувственный, точно крепостная башня, грозный монарх.
— Где твой господин, ублюдочный выродок? — глухо спросил Генрих Боклерк.
— Мне это неведомо, — цепенея под леденящим взглядом обычно щедрого на эмоции короля, негромко произнес пленный рыцарь.
— Ты думаешь, я с тобой играю, — хватая за ухо знаменщика принца Стефана, сквозь зубы процедил король. — Думаешь, я начну умиляться, какой ты храбрец. Так вот. Я не буду умиляться. Я зарою тебя живьем. Или утоплю в навозной куче. Ты будешь умирать долго и мучительно. И если не сейчас, то через пару часов или завтра утром все равно скажешь, где этот мерзавец.
Роберт Клиффорд с отчаянием глядел на короля. Ему вовсе не хотелось умирать, но к этому он был готов, как и всякий, избравший войну своим ремеслом. Понятное дело, смерть в бою представлялась ему куда предпочтительней, нежели те перспективы, которые нынче сулил ему король. Но из верности сюзерену он бы, возможно, пошел и на это.
Когда б не одно маленькое «но». В силу ли врожденных качеств или же из-за «дурного воспитания» Роберт Клиффорд был человеком не только храбрым, но и честным. Он искренне считал благом для Англии видеть королем принца Стефана, а уж никак не слабую женщину, да еще и проведшую столько лет при чужом дворе. Он искренне верил, что, если порождение святотатственного блуда, Матильда, взойдет на английский престол, королевство ждет неминуемая Божья кара.
Но то, что произошло в контрабандистской гавани неподалеку от Бродвелла, наполнило душу его тревогой и недоумением.
Посланный своим господином на север к Перси и Пембруку, Клиффорд не пропускал ни одного аббатства на своем пути, чтобы не отслужить там мессу и не попросить Господа очистить его душу.
Он живо представлял себе, как предстанет перед мятежными вельможами и оповестит их, что принца Стефана, ради которого они взялись за оружие, ждать не стоит, — он не придет никогда, потому что никогда и не собирался сюда идти.
Роберт Клиффорд не любил Генриха Боклерка, да что там не любил — на дух не выносил, как на дух не выносят овчарки бешеных волков. Но по сути своей разве злодейское похищение вдовствующей императрицы чем-то лучше, нежели выходки короля? Об этом знаменщик Стефана Блуаского размышлял все последние дни. И выводы, к которым он приходил, удручали его не менее, чем предстоящая гибель.