— Чем гадать, пошел бы и проверил.
Бельман кивнул, поднялся и вышел.
Харри подошел к письменному столу, посмотреть, нет ли там чего-нибудь, чтобы отскрести пригоревшие к печке кусочки. Вытащил верхний ящик. Пусто. Харри вытащил и остальные, но все они были пусты. Если не считать листка, лежавшего в самом низу. Он поднял его. Это был не просто листок, а фотография, перевернутая картинкой вниз. Первое, о чем подумал Харри, — кто же хранит семейные фотографии в туристской хижине? Снимок был сделан летом, перед домиком на ферме. Женщина и мужчина сидели на лестнице, а между ними стоял мальчик. Женщина в синем платье, в платке, без косметики и с усталой улыбкой. У мужчины поджаты губы, выражение лица — строгое, замкнутое — типичное для застенчивых норвежцев, но общее впечатление все равно такое, как будто они скрывают какие-то темные тайны. Внимание Харри, однако, привлек стоявший посредине мальчик. Он походил на мать: та же широкая, открытая улыбка, очаровательный взгляд, красивый лоб. Но он напоминал и кого-то еще. Крупные белые зубы…
Харри подошел к печке, ему почему-то опять стало холодно. Этот неотвязный запах сала… Он закрыл глаза и сосредоточился, попытался дышать глубоко и спокойно, через нос, но все равно чувствовал, как к горлу подступает тошнота.
И тут в домик ввалился Бельман, улыбаясь во весь рот:
— Надеюсь, ты любишь оленину?
Харри проснулся и подумал: что же его разбудило? Какой-то звук? Или, наоборот, отсутствие всяких звуков? До него вдруг дошло, что в гостиной совершенно тихо, ветер стих. Он сбросил с себя шерстяное одеяло и встал с дивана.
Посмотрел в окно. И ему почудилось, что снаружи словно кто-то ко всему прикоснулся волшебной палочкой. То, что шесть часов назад было суровой, безжалостной снежной пустыней, сейчас в колдовском свете луны показалось ему мягким, родным, почти красивым. Харри вдруг понял, что ищет следы на снегу. Что он действительно слышал какой-то звук . Это могло быть что угодно. Птица. Зверь. Он прислушался и уловил легкое похрапывание за дверью в одну из спален. Значит, вставал не Бельман. Его взгляд проследил за цепочкой следов от дома до лабаза.
Его взгляд проследил за цепочкой следов от дома до лабаза. Или от лабаза к дому? Или и туда и сюда, следов было много. Может, это следы Бельмана шестичасовой давности? Когда, кстати, прекратился снег?
Харри надел лыжные ботинки, вышел на улицу и посмотрел на туалет. Туда не вели никакие следы. Он повернулся спиной к лабазу и помочился на стену дома. Почему мужчины всегда так делают? Почему им непременно надо мочиться на что-то? Неужели это остатки инстинкта, заставлявшего их метить территорию? Или… Харри внезапно осознал, что его занимает не то, на что он мочился, а то, что у него за спиной. Лабаз. Словно оттуда за ним кто-то наблюдает. Он застегнул штаны, повернулся, посмотрел на строение с остроконечной крышей. И двинулся к лабазу. Проходя мимо занесенного снегом снегохода, подхватил лопату. Он хотел было сразу войти внутрь, но вместо этого застыл у простой каменной лестницы, ведущей к низкой двери. Прислушался. Ничего. Какого черта он медлит, там же никого нет. Он поднялся по лестнице, попытался поднести руку к двери, но рука не слушалась. Что, черт возьми, происходит? Сердце колотилось в груди так сильно и больно, что казалось, сейчас лопнет. Он вспотел, тело отказывалось ему повиноваться. Постепенно Харри припомнил, что ему уже описывали все эти симптомы. Классический приступ паники. И тогда на выручку пришел гнев. Он сильно пнул дверь ногой и ввалился в темноту. Пахло жиром, копченым мясом и свернувшейся кровью. Лучик лунного света прорезал мрак, в нем что-то задвигалось, блеснула пара глаз. Он занес лопату. И попал. Услышал мертвый звук мяса, почувствовал, как оно поддается. Дверь за его спиной приоткрылась, помещение залил лунный свет. Харри уставился на висящую перед ним оленью тушу. На туши других животных. Он выпустил лопату и опустился на колени. И тут все нахлынуло разом. Рухнувшая стена хижины, снег, который едва не сожрал его заживо, паника оттого, что он не может дышать, долгий вздох, наполненный настоящим, неподдельным ужасом, когда он падал на черные камни. Как одиноко. Потому что все они уехали. Отец лежит в маске, подключенный к аппарату искусственного дыхания, он всего лишь транзитный пассажир. И Ракель, и Олег — силуэты в контровом свете в аэропорту, они тоже транзитные пассажиры. Харри хотелось назад. Назад в комнату, где падают капли. Влажный бетон стен. Пропахший потом матрас, сладкий дым, который приводил его туда, где были они. Транзит. Харри уронил голову и почувствовал, что по лицу его текут теплые слезы.
Я распечатал фотографию Юсси Колкки с сайта «Дагбладет» и прикрепил ее к стене рядом с остальными. В новостях ни слова не сказали о Харри Холе и других полицейских, которые там были. И про Иску Пеллер ни слова, кстати, тоже. Это был блеф? Они стараются. Во всяком случае. А теперь еще и мертвый полицейский. Придется им стараться изо всех сил. Они ДОЛЖНЫ стараться изо всех сил. Слышишь, Холе? Ты должен стараться, ведь я так близко, что могу шептать тебе на ухо.