— Думаете?
— Возможно, это опиум, а возможно, пластилин или глина. Все зависит от…
— От чего?
— От тебя, Харри. И от меня.
— Неужели?
— Если ты согласишься оказать нам услугу, может быть, я склонюсь к мысли, что это все-таки пластилин, и ничего не стану отдавать на анализ. Потому что руководителю следует беречь ресурсы, не так ли?
— Ты руководитель, тебе виднее. Что за услуга?
— Ты человек, с которым можно говорить без обиняков, Холе, поэтому я тебе скажу открытым текстом. Я хочу, чтобы ты взял на себя роль козла отпущения.
На самом донышке одной из бутылок «Джима Бима» на журнальном столике виднелось что-то коричневое, но Харри удержался от искушения приложить бутылку ко рту.
— Мы только что были вынуждены выпустить Тони Лейке, поскольку у него безупречное алиби минимум в двух случаях убийств. Все, что у нас на него есть, — это звонок одной из жертв. Мы слишком прямолинейно общались с прессой. Теперь она вместе с Лейке и его будущим тестем устроит нам веселую жизнь. Сегодня вечером нам предстоит сделать заявление для СМИ. И в этом заявлении будет сказано, что задержание было произведено на основании ордера, который ты, весьма противоречивый Харри Холе, путем манипуляции получили у бедного неопытного полицейского прокурора в Управлении полиции. Все это было исключительно твоей личной инициативой, все осуществлял лично ты, и именно ты берешь на себя всю ответственность. КРИПОС имеет отношение к делу лишь постольку, поскольку там предположили, что задержание незаконно, вмешались и в ходе беседы с Лейке выяснили все обстоятельства дела. После чего немедленно его отпустили. Ты пойдешь со мной и подпишешь заявление для прессы и больше никогда не будешь высказываться по этому поводу. Ясно?
Харри еще раз посмотрел на остатки на донышке бутылки.
— М-м-м… Ничего себе. Неужели ты думаешь, что пресса все это скушает после того, как ты сам же гордо заявил, что задержание — твоя личная заслуга?
— Я просто взял на себя ответственность, так будет написано в заявлении для прессы. Я как руководитель был обязан возглавить операцию по задержанию, даже если мы и заподозрили, что полицейский совершил ошибку. Но когда Харри Холе позднее стал настаивать на своей роли в этом деле, я не стал возражать, поскольку он, во-первых, старший инспектор, а во-вторых, не работает в КРИПОС.
— А моя мотивация состоит в том, что если я этого не подпишу, то буду осужден за контрабанду и хранение наркотиков?
Бельман сложил ладони домиком и покачался в кресле.
— Верно. Но самое главное в этой мотивации состоит скорее в том, что тебя могут посадить в КПЗ, и немедленно. Жаль, потому что тебе лучше бы провести это время в больнице с отцом, — ему, насколько я понимаю, совсем недолго осталось. Это действительно прискорбно.
Харри откинулся на спинку дивана. Он знал, что по идее должен был осатанеть. И что прежний — молодой — Харри осатанел бы совершенно точно.
Он знал, что по идее должен был осатанеть. И что прежний — молодой — Харри осатанел бы совершенно точно. Но нынешнему Харри больше всего хотелось уткнуться носом в провонявший блевотиной и потом диван, закрыть глаза и надеяться, что они уйдут, уедут, Бельман, Кайя, тени у окна. Однако мозг по привычке продолжал рассуждать.
— Если отвлечься от меня, — услышал Харри собственные слова, — неужели сам Лейке поддержит эту версию? Он же знает, что его и арестовывала, и допрашивала именно КРИПОС.
И понял, каков будет ответ, еще до того как Бельман произнес:
— Лейке знает: любой арест — это всегда тень на репутации, определенные подозрения. Что, конечно, особенно неприятно для Лейке как раз теперь, когда он пытается завоевать доверие инвесторов. И самый лучший способ избавиться от такой тени — это поддержать версию, что арест — холостой выстрел, личная инициатива рехнувшегося полицейского. Согласен?
Харри кивнул.
— Кроме того, это касается чести мундира… — начал Бельман.
— Я спасу честь полицейского мундира, если возьму всю вину на себя, — сказал Харри.
Бельман улыбнулся:
— Я всегда знал, что ты неглупый человек, Холе. Означает ли это, что мы друг друга поняли?
Харри задумался. Если Бельман сейчас уйдет, то можно будет выяснить, действительно ли в той бутылке осталась капелька виски. Он кивнул.
— Вот заявление для прессы. Мне нужно, чтобы ты подписал вот тут, внизу. — Бельман протянул через стол листок и ручку. Было слишком темно, чтобы читать. Да это и не играло никакой роли. Харри подписал.
— Прекрасно, — сказал Бельман, схватил листок и встал. В лучах уличного фонаря боевая раскраска на его лице засветилась. — И вообще — так лучше для всех нас. Подумай об этом, Харри. И отдохни малость.
Милостивая забота победителя, подумал Харри. Закрыл глаза и почувствовал, как сон распахивает объятия. Потом снова открыл глаза, осторожно встал на ноги и последовал за Бельманом на лестницу. Кайя по-прежнему стояла у машины скрестив руки на груди.
Харри увидел, как Бельман заговорщицки кивнул Кайе, которая в ответ пожала плечами. Увидел, как Бельман переходит дорогу, садится в машину — ту же, что он заметил на Людер-Сагенс-гате в тот вечер, — заводит мотор и уезжает. Кайя подошла к лестнице. Голос ее все еще был хриплым от слез: