Микаэль Бельман сжал пальцами нижнюю губу.
Харри кивком показал на стенд:
— На сколько баллов ты лазаешь, Бельман? На семь с плюсом?
— На восемь с минусом.
Примерно.
— Это круто. Хотя спорим, сам ты считаешь, что лазаешь еще круче. Вот и я — что-то в этом роде.
Бельман кашлянул:
— Ладно, Харри. — Он туго затянул шнуровку на рюкзаке. — Будешь нам помогать?
Харри сунул сигареты в карман и склонил голову:
— Конечно.
— Но сначала мне надо переговорить с твоим шефом, узнать, согласится ли он.
— Нет необходимости, — сказал Харри, вставая. — Я уже сообщил ему, что с этой минуты работаю с вами. Увидимся в два.
Из окна двухэтажного кирпичного дома Иска Пеллер смотрела на ряд совершенно таких же домов по другую сторону улицы. Похоже на какую угодно улицу в каком угодно городе Англии, но это всего лишь небольшой район в Сиднее, Австралия. И называется он Бристоль. Дул холодный южный ветер. Послеполуденное тепло улетучивалось, как только заходило солнце.
Она слышала, как лает собака, как сплошным потоком несутся по шоссе машины в двух кварталах отсюда.
Мужчину и женщину в машине на другой стороне улицы сменили двое мужчин. Каждый потягивал что-то из бумажного стаканчика с крышкой. Медленно, потому что ничто в мире не заставит тебя пить кофе быстро, если впереди восьмичасовое дежурство, во время которого ты не будешь делать ровным счетом ничего. Сбрось скорость, притормози метаболизм, делай, как аборигены, войди в то заторможенное, непробиваемое состояние, которое и есть их режим ожидания: в нем они способны проводить час за часом, день за днем — как потребуется. Она подумала, а смогут ли ей помочь эти медлительные любители кофе, если действительно что-то случится.
— Прошу прощения, — сказала она в трубку, стараясь скрыть дрожь в голосе. Голос дрожал потому, что она с трудом подавляла гнев. — Я была бы рада помочь вам найти того, кто убил Шарлотту, но о том, что вы предлагаете, нечего и говорить. — Но тут гнев все-таки вырвался наружу: — Как вы можете мне такое предлагать! Я и здесь уже подсадная утка. Да не поеду я в Норвегию ни за какие коврижки. Вы — полиция, вам платят за то, чтобы вы нашли этого монстра, вот сами и становитесь приманкой!
Она нажала на рычаг и отшвырнула от себя телефон. Он угодил в кресло, где на подушке лежала одна из ее кошек. Кошка вскочила и удрала на кухню. Иска Пеллер спрятала лицо в руках и дала волю слезам. Дорогая Шарлотта. Ее дорогая, милая, любимая Шарлотта.
Раньше она никогда не боялась темноты, но сейчас только и думала о том, что вот скоро снова зайдет солнце, наступит ночь, неумолимо, и так день за днем, день за днем.
Телефон наигрывал начало песни «Antony and the Johnsons», свет от дисплея падал на подушку. Она взглянула на него и почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом. Номер начинался с +47. Снова звонили из Норвегии.
Она поднесла телефон к уху:
— Да?
— Это опять я.
Она вздохнула с облегчением. Это всего лишь полицейский.
— Если уж вы не хотите приехать сюда, так сказать, во плоти, позвольте нам хотя бы воспользоваться вашим именем?
Кайя смотрела на мужчину, тонувшего в объятиях рыжеволосой женщины, склонившейся над его обнаженной шеей.
— Что это, по-твоему? — спросил Микаэль. Голос его эхом отзывался в стенах музея.
— Она его целует, — сказала Кайя и на шаг отступила от картины. — Или утешает.
— Она кусает его и сосет кровь, — сказал Микаэль.
— Почему ты так думаешь?
— Именно поэтому Мунк и назвал картину «Вампир». Все готово?
— Да, мой поезд в Устаусет отходит через час.
— А почему ты попросила меня сюда прийти?
Кайя собралась с духом:
— Хотела сказать тебе, что мы больше не можем встречаться.
Микаэль Бельман покачался на каблуках:
— «Любовь и боль».
— Что?
— Именно так Мунк первоначально назвал эту картину. Харри проинструктировал тебя по поводу деталей нашего плана?
— Да. Ты что, не слышал, что я сказала?
— Спасибо, Сульнес, я прекрасно слышу. И если не ошибаюсь, ты это уже пару раз говорила. Я предлагаю тебе передумать.
— Я решила окончательно, Микаэль.
Он провел пальцами по узлу галстука.
— Ты с ним спала?
Она встрепенулась:
— С кем?
Бельман тихо рассмеялся.
Кайя не смотрела, как он уходил, взгляд ее был прикован к лицу женщины на картине, но она слышала его удаляющиеся шаги.
Свет сочился сквозь серые стальные жалюзи. Харри пытался согреть руки, обхватив белую кофейную кружку с синими буквами «КРИПОС». Переговорная ничем не отличалась от такой же в убойном отделе, где он провел столько часов своей жизни. Светлая, дорого обставленная и все равно довольно спартанская, в том холодном современном стиле, который объясняется не стремлением к минимализму, а некой бездушностью. Помещение, которое побуждает к такой эффективности, что отсюда дальше можно прямо в ад.
Восемь человек в помещении составляли то, что Бельман называл костяком следственной группы. Харри знал здесь только двоих: Бьёрна Холма и грубоватую и приземленную, без особой фантазии следовательницу, которую все называли Пеликан-шей, она тоже когда-то работала в убойном. Бельман представил Харри присутствующим, включая Эрдаля, человека в роговых очках и коричневом костюме того стиля, который наводит на мысль о бывшей ГДР. Он сидел в конце стола, держался отстраненно и чистил ногти пилкой из складного швейцарского армейского ножа. Наверняка служил в военной разведке.