следуют, потому что населены беглыми, и если бы они ему отданы были, то прежние помещики, чьи эти беглые были, имели бы право требовать их назад
или просить за них вознаграждения.
Имея в виду, чтоб как можно менее было недовольных, Екатерина с очень неприятным чувством просмотрела поданный ей Сенатом длинный реестр
казенных должников, которые без потери своего состояния не могли удовлетворить требованиям казны: одних дворянских домов было около 50, а с
людьми других сословий более 100. Императрица послала Сенату указ, что хотя она и не может похвалить людей, которые впали в долги вследствие
неумеренных и только роскоши служащих расходов, и никогда не согласится дать таким людям средства к расточительности, а воздержным людям
соблазн, однако желает сделать некоторое облегчение впадшим в долги до ее царствования, чтоб невинные дети расточительных отцов не страдали в
нищете и горести, но это облегчение не должно быть в ущерб казне. Комиссия из Петра Ив. Панина, Елагина, Еропкина и Яковлева должна была
рассмотреть состояние дел каждого должника и подать императрице мнение, как удобнее избавить их от разорения.
Известия о взяточничестве областных правителей не прекращались. 23 октября в присутствии императрицы в Сенате слушалась челобитная слободского
Острогожского полка сотника Коновецкого, что от генерал поручика князя Кантемира отяготителям тамошнего народа полковнику Тевяшову и прочим
оказывается великое послабление, за что он получил от них в собственность под видом перепродажи немалое количество казенной земли, которую он
населил козаками из слободских полков, — построено было до 300 дворов. Екатерина приказала назначить комиссию на месте и сама назначила
председателем ее секунд майора Измайловского полка Щербинина.
С сентября до конца года Екатерина присутствовала в Сенате одиннадцать раз. В первое из этих присутствий в Москве было определено: сенаторам
быть в Сенате от половины девятого до половины первого часа и посторонних речей отнюдь не говорить Между тем дело об Императорском совете в
связи с преобразованием Сената не прекращалось. Главным двигателем дела был по прежнему Никита Ив. Панин, желавший обезопасить правление от
влияния фаворитов. Мы видели отношения его к царствованию Елисаветы, против которого у него сильно накипело на сердце; после несбывшихся надежд
играть первую роль удаление в Стокгольм и здесь крайне затруднительное и унизительное положение вследствие перемены политики, которую он
приписывал ненавистному сопернику Ивану Шувалову и его родственнику графу Петру Ивановичу, — вот какие воспоминания вынес Панин из царствования
Елисаветы, и потому неудивительно, что в докладе своем о необходимости Императорского совета он отозвался в самых резких выражениях об этом
царствовании.
«Сенат, — говорил Панин в докладе, — имеет под управлением все коллегии, канцелярии, конторы яко центр, у которого все стекается,
но он под государевою державною властию не может иметь права законодавца, а управляет по предписанным законам и уставам, которые изданы в разные
времена, и, может быть, по большей части в наивредительнейшие, то есть тогда, когда при настоянии случая что востребовалось. Следовательно,
какие бы предписания Сенат ни имел о попечении, чтоб натуральная перемена времен, обстоятельств и вещей всегда были обращены в пользу
государственную, ему в рассуждение его существительного основания невозможно сего исполнить, ибо его первое правило — наблюдать течение дел и
производить ему принадлежащие по силе выданных законов и указов; в противном случае Сенат выйдет из своей границы, и течение дел в правлении
государства часто будет останавливаться, и вместо скорых резолюций будут нескончаемые рассуждения и споры о новых законах, умалчивая, что
физический и моральный резоны не дозволяют трактовать о законодании в таком людном собрании. Сенатор и всякий другой судья приезжает в заседание
так, как гость на обед, который еще не знает не токмо вкусу кушанья, но и блюд, коими будет потчиван. Из сего само собою заключается, что
главное, истинное и общее о всем государстве попечение замыкается в персоне государевой. Он же никак инако и в полезное действо произвести не
может, как разумным ее разделением между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон.
Если б одна простая речь указа сочиняла одно прямое дело, то б генерал прокурор мог быть почтен таким общим попечителем, которому все приказано.
В инструкции он назван государевым оком, но самодержавный государь, оставляя при себе право законодания, конечно, не может чрез одно око
рассматривать все разные в управлении государства надобности по переменам времен и обстоятельств, почему в существе генерал прокурор остается
только тем оком, которое в Сенате порядок производства дел и точность законов наблюдать должен. Согласиться можно, что Ягужинский и Трубецкой
распространяли гораздо далее свое звание; но то надлежит приметить, что первый был в то время ближайший советник того государя, который тогда
сам империю и правительство установлял, а из каких людей и какими средствами, о том известно. К чему довольно одно то напамятовать, что вице