назначено было 7 мая (н. с.). В этот день Варшава представляла город, занятый двумя враждебными войсками, готовыми к бою. Партия Чарторыйских
явилась на сейм, но членов противной партии не было: они с раннего утра совещались у гетмана и наконец подписали протест против нарушения
народного права появлением русских войск. Хотели сорвать сейм — не удалось, требовали составить немедленно тут же в Варшаве конфедерацию, но
Браницкий струсил, объявил, что не видит для себя безопасности в столице, и выступил из Варшавы с целью составить конфедерацию в более удобном
месте; но время тратилось в бесплодных толках, а между тем следом за гетманом шел русский отряд Дашкова, перешедший из Литвы в Польшу.
В 21 миле от Варшавы этот отряд имел небольшое дело с гетманским ариергардом; при этом деле случился и Репнин, приехавший повидаться с Дашковым.
По поводу стычки Репнин писал: «Могу справедливо сказать, что храбрости и желания нельзя больше иметь, как наши войска показали; но и бег
неприятельский также был скор, что никак невозможно было успех распространить потому особливо, что невступно в три дни наши войска 21 милю
перешли и преследовать далее уже не в силах были. Еще же должен по справедливости сказать, что усерднее и расторопнее нельзя быть, как
действительно князь Дашков есть».
Репнин осыпал также похвалами Понятовского: «Благодарнее человека и нам преданнее мы бы нигде и николи не нашли: и он первый в собрании сейма
говорил, чтоб государыню возблагодарить за милостивое ее республики подкрепление чрез вход российских войск; он же отвратил взятое было почти
всеми намерение, чтоб производить сеймики множеством (большинством) голосов, а не единогласием, и то тотчас сделал, как скоро мы к нему об оном
отозвались». Но иначе отозвался Репнин Панину о соотечественниках Понятовского: «Я не от лени и не от нерадения в подробности здешних
партикулярностей не вхожу, а из страху, чтоб не изолгаться или бы не показаться лживым. Ваше высокопревосходительство не можете себе изобразить,
сколь мало основания имеет почти генерально вся здешняя нация: что ныне за верное сказывают, что с клятвами уверяют и очевидцами чему выдаются,
то назавтра откроется совершенною ложью».
Обоим послам, Кейзерлингу и Репнину, хотелось как можно скорейшего заключения союзного договора с Пруссиею. Желанный договор наконец был им
доставлен, и Репнин писал Панину по этому поводу (от 25 мая): «Трактат, заключенный с прусским королем, весьма послу (Кейзерлингу) показался;
одного только он еще желал, чтоб с обеих сторон без согласия общего в другие обязательства ни в какие не вступали; но я, помня рассуждения
вашего высокопревосходительства по сему самому пункту по причине старого с Англиею трактата, чтоб, сколь возможно, зависимости от другой короны
убегать, старался оные ему внушать и не знаю, вправду ли, но кажется мне, что наконец он с тем и согласился.
Все порученные нам дела, уповаю,
что к желаемому концу доведены будут; одно только восстановление во все старые преимущества диссидентов весьма трудно кажется или почти и совсем
невозможно; да если осмелюсь свое мнение донести, то не вижу, чтоб оно для нас так и полезно было: введение их по прежнему в гражданские чины
увеличит их силу, тоже с ними и короля прусского; в нашем же законе уже знатных никого не осталось, и так с силой их наша нимало не
приумножится, а кажется, что наш интерес есть, чтоб никакой чужестранный двор здесь сильнее нашего не был». Обоим послам не хотелось
диссидентским делом затруднять положения Чарторыйских, затруднять дело, которое они считали главным своим делом, — выбор Понятовского в короли.
В июне кончился конвокационный сейм: на нем установлена генеральная конфедерация, которая соединилась с литовскою, и маршалком коронной
конфедерации был выбран князь Чарторыйский, воевода русский; постановлено при королевских выборах не допускать иностранных кандидатов: мог быть
выбран только польский шляхтич по отцу и матери, исповедующий римско католическую веру. На этом же сейме Чарторыйские попытались начать дело
преобразования: учреждены были две комиссии — военная и финансовая (скарбовая); эти комиссии уменьшали власть гетманов и главных финансовых
управителей (подскарбиев), которые становились только их председателями, и потому королю давалась возможность ввести лучший порядок в управление
войском и финансами. Войсковой комиссии вменено было в обязанность немедленно же исполнить постановление 1717 года относительно полного
количества людей в полках, чем количество войска уже и увеличивалось.
Потихоньку начаты были преобразования, по видимому только незначительные. Чарторыйские достигали своей цели русскими деньгами и русским войском;
в вознаграждение сейм признал императорский титул русской государыни. В акт конфедерации внесена публичная благодарность императрице русской, и
с выражением этой благодарности должен был отправиться в Петербург писарь коронный граф Ржевуский. А между тем русское войско должно было
окончательно очистить Польшу от могущественных врагов фамилии. Радзивилл, вышедший из Варшавы вместе с гетманом, отделился от него на дороге,