долгое ученье по новому, прусскому образцу. Русский современник очевидец так говорит о неудовольствии в войске и его причинах: «Негодование во
многих произвел и число недовольных собою увеличил он, Петр, и тем, что с самого того часа, как скончалась императрица, не стал уже он более
скрывать той непомерной приверженности и любви, какую имел всегда к королю прусскому. Он носил портрет его на себе в перстне беспрерывно, и
другой, большой, повешен был у него подле кровати. Он приказал тотчас сделать себе мундир таким покроем, как у пруссаков, и не только стал сам
всегда носить оный, но восхотел и всю гвардию свою одеть таким же образом; а сверх того, носил всегда на себе и орден прусского короля, давая
ему преимущество пред всеми российскими. А всем тем не удовольствуясь, восхотел переменить и мундиры во всех полках и вместо прежних одноцветных
зеленых поделал разноцветные, узкие и таким покроем, каким шьются у пруссаков оные.
Наконец, и самым полкам не велел более называться по
прежнему по именам городов, а именоваться уже по фамилиям своих полковников и шефов; а сверх того, введя уже во всем наистрожайшую военную
дисциплину, принуждал их ежедневно экзерцироваться, несмотря, какая бы погода ни была, и всем тем не только отяготил до чрезвычайности все
войска, но и, огорчив всех, навлек на себя, и особливо от гвардии, превеликое неудовольствие».
Вельможи, старики, имевшие почетное место в гвардии, должны были подчиниться новым порядкам, если не хотели навлечь на себя неудовольствия и
насмешек императора. Известный Болотов, приехавший в это время в Петербург, так описывает впечатление, произведенное на него проходившим отрядом
гвардии: «Шел тут строем деташемент гвардии, разряженный, распудренный и одетый в новые тогдашние мундиры, и маршировал церемониею. Но ничто
меня так не поразило, как идущий пред первым взводом низенький и толстенький старичок с своим эспантоном и в мундире, унизанном золотыми
нашивками, со звездою на груди и голубою лентою под кафтаном и едва приметною. «Это что за человек?» — спросил я. «Как! разве вы не узнали? Это
князь Никита Юрьевич Трубецкой!» — «Как же это? Я считал его дряхлым и так болезнью ног отягощенным стариком, что, как говорили, он затем и во
дворец, и в Сенат по нескольку недель не ездил, да и дома до него не было почти никому доступа?» «О! — отвечали мне. — Это было вовремя оно; а
ныне, рече Господь, времена переменились, ныне у нас больные, и небольные, и старички самые поднимают ножки и наряду с молодыми маршируют и так
же хорошохонько топчут и месят грязь, как солдаты»». Старший Разумовский, Алексей Григорьевич, избавился от подобного положения увольнением от
всех должностей, но младший, гетман Кирилла, должен был держать у себя на дому молодого офицера, который давал ему уроки в новой прусской
экзерциции, и все же не спасался от выговоров и насмешек Петра III, и говорили, что император находил особенное удовольствие смеяться над
Разумовским, не способным по природе к военным упражнениям.
Много веселых минут доставляли императору также придворные дамы, которых он заставил переменить старый русский поклон на французское приседание;
многие дамы, особенно старухи, никак не умели приловчиться к приседанию, и комическое положение их при этом доставляло Петру величайшее
удовольствие: он наблюдал за ними и потом передразнивал. «Я была очень смешлива, — рассказывала потом одна знатная дама современница, —
государь, бывало, нарочно смешил меня разными гримасами. Он не похож был на государя».
Сильное неудовольствие распространялось в Петербурге; но и в местах отдаленных не могли не заметить, что в правительственной машине какое то
расстройство. В начале царствования государь велел перевести Мануфактур коллегию из Москвы в Петербург; но потом опять указ: «Хотя и повелели е.
и. в. Мануфактур коллегию из Москвы взять сюда, а там контору оставить, но как все фабрики или в Москве, или поблизости от оной и здесь так
мало, что и ни в какое против того сравнение поставить нельзя, следовательно, Мануфактур коллегия, будучи здесь, имела бы, так сказать, заочное
за своею должностью смотрение, то повелеваем коллегию паки немедленно к Москве возвратить; а здесь по прежнему контору оставить». 9 января
именным указом уничтожены полицеймейстеры в городах, полиция поручена губернским провинциальным и воеводским канцеляриям, а 22 марта именным же
указом полицеймейстеры восстановлены.
И в местах отдаленных видели расстройство в правительственной машине; в Петербурге видели, отчего происходит это расстройство.
И в местах отдаленных видели расстройство в правительственной машине; в Петербурге видели, отчего происходит это расстройство. Вследствие
детской слабости характера Петр быстро перенимал все у людей, среди которых обращался, к которым привязывался. Пристрастившись к голштинским
офицерам, заключившись в их обществе, Петр перенял казарменные привычки и грубый кутеж сделал своим любимым препровождением времени. При
императрице Елисавете о табаке не было слышно во дворце, потому что она терпеть его не могла, и сам Петр сначала не мог его терпеть; но как