не могу; а кроме Станислава Понятовского можно выбирать кого угодно, хотя бы брата его родного, лишь был бы в законном браке».
Обрезкову и тут удалось успокоить Порту. «Но, — писал он императрице, — худая моя судьбина, как видно, устремилась не давать мне ни малого
отдохновения». Пришло письмо от крымского хана, что на требование его представить настоящее состояние республики он получил бумагу, подписанную
многими кастелянами и воеводами, которые заявляют, что республика состоит из одной фамилии Чарторыйских, соединенной с примасом; эта фамилия,
опираясь на силы России, устроила сейм с разными распоряжениями, противными обычаям республики и всему королевству крайне предосудительными, но
согласными с видами русского двора; главная цель Чарторыйских — возведение на престол ненавистного всей Польше Понятовского, и если польская
шляхта не будет защищена Портою, то принуждена будет уступить превосходной силе и разъехаться по другим государствам, оставляя Польшу в
распоряжение России. Вместе с ханским письмом пришло донесение хотинского паши, что князь Радзивилл, будучи разбит и гоним русскими войсками,
прибежал в турецкие владения и отдался под покровительство Порты, принося жалобы на Россию. Султан пришел в сильную ярость и велел своему
министерству сделать такой отзыв Обрезкову, чтоб тот достаточно мог понять великое его неудовольствие. Действительно, 20 июля Обрезков получил
отзыв, составленный, по его словам, в терминах грубейших и неучтивейших. Поведение России относительно Порты называлось непристойным и
бесчинным. Обрезков величался лжецом и обманщиком. Обрезков, зная по опыту, что в Турции надобно иметь и лисий хвост, и волчий рот, на другой
день подал записку, где дал почувствовать, что такие выражения непристойны в сношениях между знатными державами и что порицания неосновательны;
что Польша — республика независимая и, кого бы ни избрала себе королем, ни одна держава на это досадовать не может; что последняя война у России
с Турциею также произошла вследствие разных известий, которым очень легко поверили, и война эта стоила каждой из воевавших сторон, может быть,
более 100000 человек. При переводе этой записки переводчик Порты нашел, что она очень жива и может еще более раздражить султана, потому недурно
было бы изменить некоторые выражения. «Виновата Порта, — отвечал Обрезков, — мною ничего лишнего и неумеренного не сказано; впрочем, я бы кой
что и переменил, если б и Порта с своей стороны исключила из своего отзыва все грубое и неприличное». «Порта не требует, чтоб вы этот отзыв
послали к вашему двору», — заметил переводчик. «Я не польский резидент Станкевич, — отвечал Обрезков. — Моя должность обо всем здесь
происходящем доносить императрице». После этого переводчик именем министерства просил Обрезкова не посылать бумагу в Петербург, а 30 июля
Обрезков и прусский посланник Рексин получили повестку приехать на другой день на конференцию к главному секретарю великого визиря.
Конференция
эта имела целию уничтожить впечатление бумаги уверениями в желании султана сохранять дружбу с Россиею.
2 сентября, получив наставление из Петербурга, Обрезков через своего переводчика велел сказать переводчику Порты, что слухи о браке императрицы
с Понятовским после избрания его в короли суть не только «самомерзкие клеветы, но явные оскорбления или, лучше сказать, богохульства для
освященной ее персоны», на которые она гнушается и отвечать, будучи вполне уверена, что Порта «таким богомерзким пусторечиям никакой веры не
подала». Нечего также опасаться, что граф Понятовский вступит в супружество с какою нибудь иностранною принцессою, ибо Россия и Пруссия имеют
более, чем Порта, побуждений препятствовать, чтоб Польша не подпала зависимости от какой нибудь иностранной державы; кроме того, подлинно
известно, что граф Понятовский уже помолвлен на одной знатной польской девице. Когда после того Обрезков сообщил рейс еффенди, что на сейме в
условия новому королю внесен пункт, что если король будет избран неженатый, то не может вступать в брак иначе как с природною полькою, то рейс
еффенди со смехом сказал: «Полно притворяться, называй прямо Понятовского, дело уже известное, что никто другой, кроме его, королем не будет;
думаю, что он уже и выбран».
Избрание Понятовского в короли не прекратило франко австрийских движений в Константинополе. Султану было внушено, что избрание незаконное,
потому что вынужденное, и если Порта не признает Станислава королем, то и дворы венский и версальский его не признают, да и все христианские
державы примеру их последуют. Порте дано было знать, что Россия и Пруссия рекомендовали Понятовского и эта рекомендация поддержана русским
войском, посредством которого преданная России партия и будет управлять Польшею. Эти известия и внушения сильно подействовали. Переводчик
русского посольства, отправленный Обрезковым к рейс еффенди, нашел этого министра в страшном волнении. «Хорошо это было сделано, — начал он, —
что русский и прусский послы рекомендовали сейму Понятовского, после того как здесь русский резидент и прусский посланник письменно и словесно