думаю я, да и думать почти нельзя, чтоб можно было в один раз возвратить диссидентам все то, чего они лишились; но довольно, когда они в
некоторое равенство прав и преимуществ республики приведены и от нового гонения совершенно охранены будут, дабы в противном случае продолжением
прежнего утеснения не могли они, и в том числе и наши единоверцы, к невозвратному ущербу государственных наших интересов вовсе искоренены быть.
Нет нужды распространяться здесь, сколь много польза и честь отечества нашего, а особливо персональная ее императорского величества слава
интересовала в доставлении диссидентам справедливого удовлетворения.
Для приклонения к тому короля и всех способствовать могущих магнатов
довольно уже и кроме формальных трактатами определенных обязательств представлять им в убеждение, что когда ее императорское в ство для пользы
республики не жалела ни трудов, ни денег, дабы ее в толь смущенное и критическое время, каковы для нее бывали обыкновенно прежние междуцарствия,
сохранить от беспокойств, гражданского нестроения и других с оным неразлучно соединенных бедствий без всякой для себя из того корысти, то коль
справедливо она может требовать и ожидать от благодарности королевской и всея республики, чтоб правосудное и столь к персональной ее в ства
славе, сколько к собственной чести нынешнего польского века служащее предстательство и заступление ее возымело действие свое в пользу некоторой
части их сограждан, кои вопреки торжественным трактатам, собственным польским фундаментальным законам, общей вольности вольного народа и
множеству королевских привилегий невинно страждут под игом порабощения за одно исповедание других, признанных христианских религий, в коих они
рождены и воспитаны. К сим представлениям может ваше с ство присовокупить все те, кои вы сами за приличные почесть изволите, отзываясь в случае
крайности, т.е. когда все другие средства втуне истощены будут, что и то им предостерегать должно, дабы ее императорское в ство, увидя к
заступлению своему в справедливом деле столь малое со стороны республики уважение, не нашлась напоследок от их дальнего упорства приневоленною
одержать некоторыми вынужденными способами то, чего она от признания знатного им своего благодеяния и дружбы инако достигнуть не могла, и чтоб
для того ее в ство не указала далее оставить в землях ее (т.е. республики) те самые войска, кои по сю пору столь охотно и с таким знатным
иждивением употребляемы были для единой пользы и службы республики, которая долженствовала бы сама собою чувствовать, что утеснением одной части
сограждан уничтожается общая ее вольность и равенство. При вынужденном иногда употреблении сей угрозы надобно будет вашему с ству согласовать с
словами и самое дело и сходно с тем учреждать и дальнейшее войск наших в Польше пребывание, дабы по крайней мере страхом вырвать у поляков то,
чего от них ласкою добиться неможно было».
Для России главным делом было диссидентское; для короля и фамилии — преобразования. Хотели немедленно же, на коронационном сейме, провести два
важных преобразования: ввести на сеймиках большинство голосов, а на сейме каждое отдельное дело должно было пока решаться единогласием, но как
скоро несколько дел решено таким образом, то протест одного депутата относительно одного какого нибудь дела, действительный относительно
последнего, не срывает сейма, т.е. не уничтожает всех других его решений, что начали означать выражением: liberum rumpo.
Но для проведения этих преобразований нужно было согласие соседних дворов, преимущественно русского, и Станислав Август вздумал уверять
Екатерину, что преобразования необходимы для успеха диссидентского дела. «Я не распространяюсь в изъявлениях благодарности, — писал король
императрице (4 ноября), — вы не этого желаете. Вы слишком велики для этого, и притом было бы трудно уравновесить слова с чувством. Но я
обращаюсь к хорошо известному вам характеру моему. Вы знаете, какую власть имеет надо мною благодарность, а благодарность моя к вам чрезмерна,
она равняется моей преданности. Вы можете смело сказать самой себе: «Мой лучший, мой самый верный друг теперь король, он привязан ко мне
честностию и личною склонностию столько же, сколько интересом».
К счастию, ваши добродетели и ваше благородное бескорыстие позволяют мне воздать
должное вам и моему государству. Вы желаете, чтоб Польша была свободна; я желаю того же, и с этою целию я хочу спасти ее из бездны беспорядка,
который в ней царствует. Большему числу ревностных патриотов до того наскучила анархия, что они начинают довольно громко говорить, что
предпочтут абсолютную монархию постыдным злоупотреблениям своеволия, если невозможно достигнуть более правильной свободы. Я хочу предохранить их
от этого отчаяния. Но единственное средство для этого — сеймовые преобразования. Диссиденты составляют часть граждан, над которыми по вашему
желанию я царствую. Так как ваше величество сильно занимает их судьба, то это заставляет меня действовать в их пользу пред католическою нациею,
слишком ревнивою, быть может, относительно известных преимуществ. Но для успеха в этом деле, как везде, нужно более порядка на сейме, а этого