Англия не может обязаться помогать России в случае войны последней с Турциею по своим существенным торговым интересам; не может также обязаться
субсидиями для польских дел, потому что казна истощена последнею войною, и таким обязательством нынешние министры возбудили бы против себя
всенародный крик; а на все другие предложения императрицы в Англии охотно согласятся. К лорду Бекингаму отправлен указ, чтоб всячески старался
окончить оба трактата — союзный и коммерческий; если же увидит совершенную невозможность успеть в этом, то ожидал бы отзывной грамоты. Гросс
спросил: в случае отозвания Бекингама будет ли на его место отправлен кто нибудь другой? Назначится министр второго ранга, отвечал Сандвич и
прибавил, что по всем известиям он не сомневается, что в Польше все произойдет по желанию императрицы и что умеренное поведение Англии в делах
польских удержит Францию от глубокого в них вмешательства. Но Панин заметил на донесении: «Уведомляя английский двор о производимых в Польше
французско венских возмущении и интриге, надлежит дать приметить, что английская в тех делах умеренность худо Францию удерживает, но паче может
ободрять ее в севере инфлюенцию». Англия никак не хотела отказаться от своего умеренного поведения , и, когда Гросс спросил Сандвича, какого
рода инструкцию получил английский резидент в Варшаве Ратон, Сандвич отвечал, что Ратон имеет указ поступать согласно с русскими министрами до
некоторой степени и в разговорах отзываться, что его государю будет очень приятно при будущем избрании польского короля поступать во всем
согласно с намерениями русской императрицы, если притом будет сохранена вольность, и вперед английский резидент должен поступать по этому
наставлению. Указывая на разность последних слов, Гросс писал: «Из этого ваше императорское величество собою заключить можете, что отсюда
никакого существительного вспомоществования в польских делах ожидать не надлежит».
В мае по поводу заключенного между Россиею и Пруссиею союзного договора Сандвич заметил Гроссу, что если бы Англию пригласили приступить к этому
союзу, то она предпочла бы заключить с Россиею особый договор, ибо ее обязательства как морской державы другие, чем обязательства короля
прусского. Донося об этом, Гросс писал, что не должно ли приписать слов Сандвича зависти к королю прусскому. Панин заметил на донесении: «И
начинающемуся беспокойству, что по сю пору никакой решительно системы не имеют, а покориться еще не хотят; но когда вернее уведомятся о новой
негоциации между бурбонских домов, то, конечно, с нами не будут столько торговаться».
Донесение Гросса от 1 июня было очень приятно Панину. Гросс писал о своем разговоре с Сандвичем, происходившем накануне, 31 мая. Гросс спросил,
получено ли английским министерством известие об окончании переговоров между Франциею, Австриею и Испаниею, вследствие чего Испания приступает к
Версальскому договору, а венский двор — к договору фамильному между государями бурбонского дома.
Сандвич отвечал, что имеет причину думать о
заключении такого договора, и прибавил, что это обстоятельство, естественно, должно еще сильнее побудить английского короля желать заключения
союзного договора с Россиею; что с английской стороны готовы принять все приличные обязательства, только бы можно было их оправдать перед нациею
как взаимно полезные. Если бы потребовалось, чтоб и прусский король был включен в договор, то с английской стороны препятствия этому не будет,
потому что противная двору партия рассевает слухи, будто настоящее министерство недовольно заключением союза между Россиею и Пруссиею, тогда как
он, лорд Сандвич, смотрит на этот союз как на хорошее основание обязательствам, принимаемым по желанию английского министерства. «Однако, —
прибавил Сандвич, — мне было бы очень прискорбно, если б с русской стороны было возобновлено прежнее предложение о принятии участия в польских
делах с уплатою субсидий, потому что министры королевские никак не могли бы оправдать эту меру пред парламентом». «Очень могли бы, — заметил
Гросс, — если б представили, как вредно было бы для Англии влияние Франции в Польше, когда б она его приобрела там, осилив Россию». «Я хорошо
знаю, — отвечал Сандвич, — что такое представление не имело бы желанного действия; но я с вами согласен в том, что в обязательствах между
Россиею и Англиею надобно соблюдать совершенное равенство и что в таких случаях союза, где помощь войском или флотом будет невозможна, надобно
платить деньги». Панин заметил на донесении Гросса: «Разумным производством и твердостию, конечно, довести можно, что Англия заплатит часть
убытков по польским делам: ваше императорское величество сами всевысочайше усмотреть соизволите, что медленность с нашей стороны в сей
негоциации не произвела ничего дурного, а вперед можно надеяться много лучшего. И может быть, тут то же будет, что ваше величество видеть
изволили с королем прусским, когда он сам того домогался, в чем состоял главный предмет нашей политики».
С этих пор разговоры между Гроссом и английскими министрами стали отличаться тем же однообразием, каким отличались разговоры между Бекингамом,