————————————————————-
1) — Случайная, мимолетная любовь (франц.).
2) — Пароль (франц.).
Волшебный профиль
Перевод Н.
Дарузес
Калифов женского пола немного. По праву рождения, по склонности,
инстинкту и устройству своих голосовых связок все женщины — Шехеразады.
Каждый день сотни тысяч Шехеразад рассказывают тысячу и одну сказку своим
султанам. Но тем из них, которые не остерегутся, достанется в конце концов
шелковый шнурок.
Мне, однако, довелось услышать сказку об одной такой султанше. Сказка
эта не вполне арабская, потому что в нее введена Золушка, которая орудовала
кухонным полотенцем совсем в другую эпоху и в другой стране. Итак, если вы
не против смешения времен (что, как нам кажется, придает повествованию
восточный колорит), то мы приступим к делу.
В Нью-Йорке есть одна старая-престарая гостиница. Гравюры с нее вы
видели в журналах. Ее построили — позвольте-ка — еще в то время, когда выше
Четырнадцатой улицы не было ровно ничего, кроме индейской тропы на Бостон да
конторы Гаммерштейна. Скоро старую гостиницу снесут. И в то время, когда
начнут ломать массивные стены и с грохотом посыплются кирпичи по желобам, на
соседних углах соберутся толпы жителей, оплакивая разрушение дорогого им
памятника старины. Гражданские чувства сильны в Новом Багдаде; а пуще всех
будет лить слезы и громче всех будет поносить иконоборцев тот гражданин
(родом из Терр-Хот), который умиленно хранит единственное воспоминание о
гостинице — как в 1873 году его там вытолкали в шею, с трудом оторвав от
стойки с бесплатной закуской.
В этом отеле всегда останавливалась миссис Мэгги Браун. Миссис Браун
была костлявая женщина лет шестидесяти, в порыжелом черном платье и с
сумочкой из кожи того допотопного животного, которое Адам решил назвать
аллигатором. Она всегда занимала в гостинице маленькую приемную и спальню на
самом верху, ценою два доллара в день. И все время, пока она жила там, к ней
толпами бегали просители, остроносые, с тревожным взглядом, вечно куда-то
спешившие. Ибо Мэгги Браун занимала третье место среди капиталисток всего
мира, а эти беспокойные господа были всего-навсего городские маклеры и
дельцы, стремившиеся сделать небольшой заем миллионов этак в десять у
старухи с доисторической сумочкой.
Стенографисткой и машинисткой в отеле «Акрополь» (ну вот, я и
проговорился!) была мисс Ида Бэйтс. Она казалась слепком с греческих
классиков. Ее красота была совершенна. Кто-то из галантных стариков, желая
выразить свое уважение даме, сказал так: «Любовь к ней равнялась
гуманитарному образованию». Так вот, один только взгляд на прическу и
аккуратную белую блузку мисс Бэйтс равнялся полному курсу заочного обучения
по любому предмету. Иногда она кое-что переписывала для меня, и поскольку
она отказывалась брать деньги вперед, то привыкла считать меня чем-то вроде
друга и протеже. Она была неизменно ласкова и добродушна, и даже комми по
сбыту свинцовых белил или торговец мехами не посмел бы в ее присутствии
выйти из границ благопристойности.
Она была неизменно ласкова и добродушна, и даже комми по
сбыту свинцовых белил или торговец мехами не посмел бы в ее присутствии
выйти из границ благопристойности. Весь штат «Акрополя» мгновенно встал бы
на ее защиту, начиная с хозяина, жившего в Вене, и кончая старшим портье,
вот уже шестнадцать лет прикованным к постели.
Как-то днем, проходя мимо машинописного святилища мисс Бэйтс, я увидел
на ее месте черноволосое существо — без сомнения, одушевленное, — стукавшее
указательными пальцами по клавишам. Размышляя о превратности всего земного,
я прошел мимо. На следующий день я уехал отдыхать и пробыл в отъезде две
недели. По возвращении я заглянул в вестибюль «Акрополя» и не без сердечного
трепета увидел, что мисс Бэйтс, по прежнему классическая, безупречная и
благожелательная, накрывает чехлом свою машинку. Рабочий день кончился, но
она пригласила меня присесть на минутку на стул для клиентов. Мисс Бэйтс
объяснила свое отсутствие, а также и возвращение в отель «Акрополь»
следующим или приблизительно таким образом:
— Ну, дорогой мой, каково пишется?
— Ничего себе, — ответил я. — Почти так же, как печатается.
— Сочувствую вам, — скачала она. — Хорошая машинка — это в рассказе
главная вещь. Вы меня вспоминали ведь, верно?
— Я не знаю никого, — ответил я, — кто умел бы лучше вас поставить на
место запятые и постояльцев в гостинице. Но вы ведь тоже уезжали. Я видел за
вашим ремингтоном какую-то пачку жевательной резинки.
— Я и собиралась вам про это рассказать, да вы меня прервали, — сказала
мисс Бэйтс. — Вы, конечно, слышали про Мэгги Браун, которая здесь
останавливается. Так вот, она стоит сорок миллионов долларов. Живет она в
Джерси в десятидолларовой квартирке. У нее всегда больше наличных, чем у
десяти кандидатов в вице-президенты. Не знаю, где она держит деньги, может
быть в чулке, знаю только, что она очень популярна в той части города, где
поклоняются золотому тельцу.
Так вот, недели две тому назад миссис Браун останавливается в дверях и
глазеет на меня минут десять. Я сижу к ней боком и переписываю под копирку
проспект медных разработок для одного симпатичного старичка из Тонопы. Но я
всегда вижу, что делается кругом. Когда у меня срочная работа, мне все видно
сквозь боковые гребенки, а не то я оставляю незастегнутой одну пуговицу на
спине и тогда вижу, кто стоит сзади. Я даже не оглянулась, потому что
зарабатываю долларов восемнадцать-двадцать в неделю и ничего другого мне не
нужно.
В тот вечер она к концу работы присылает за мной и просит зайти к ней в
номер. Я было думала, что придется перепечатывать границ двадцать долговых
расписок, залоговых квитанций и договоров и получить центов десять чаевых,
но все-таки пошла. Ну, дорогой мой, и удивилась же я. Мэгги Браун вдруг
заговорила по человечески.
— Детка, — говорит она, — красивее вас я никого за всю свою жизнь не
видала. Я хочу, чтоб вы бросили работу и перешли жить ко мне.