И как вы думаете, мой милый, что случилось с тетей Мэгги? Она струсила.
Скорей увезла меня из этого отеля Бонтон, едва дождавшись девяти часов утра.
Мы переехали в меблирашки в нижнем конце Вест-Сайда. Она сняла одну комнату,
где вода была этажом ниже, а свет — этажом выше. После того как мы
переехали, у нас в комнате только и было что модных платьев на полторы
тысячи долларов да газовая плита с одной конфоркой.
Тетя Мэгги переживала острый приступ скупости. Я думаю, каждому
случается разойтись вовсю хоть один раз в жизни. Мужчина швыряет деньги на
выпивку, а женщина сходит с ума из-за тряпок. Но при сорока миллионах,
знаете ли! Хотела бы я видеть такую картину — кстати, говоря о картинах, не
встречали ли вы газетного художника по фамилии Латроп, такой высокий — ах
да, я уже спрашивала у вас, правда? Он был очень внимателен ко мне за обедом
У него такой голос! Мне нравится. Он, должно быть, подумал, что тетя Мэгги
завещает мне сколько-нибудь из своих миллионов.
Так вот, мой милый, через три дня это облегченное домашнее хозяйство
надоело мне до смерти. Тетя Мэгги была все так же ласкова. Она просто глаз с
меня не спускала Но позвольте мне сказать вам, это была такая скряга, просто
скряга из скряг, всем скрягам скряга. Она твердо решила не тратить больше
семидесяти пяти центов в день. Мы готовили себе обед в комнате. И вот я,
имея на тысячу долларов самых модных платьев, выделывала всякие фокусы на
газовой плите с одной конфоркой.
Повторяю, на третий день я сбежала. У меня в голове не вязалось, как
это можно готовить на пятнадцать центов тушеных почек в
стопятидесятидолларовом домашнем платье со вставкой из валансьенских кружев.
И вот я иду за шкаф и переодеваюсь в самое дешевое платье из тех, что миссис
Браун мне купила, — вот это самое, что на мне, — не так плохо за семьдесят
пять долларов, правда? А свои платья я оставила на квартире у сестры, в
Бруклине.
— Миссис Браун, бывшая тетя Мэгги, — говорю я ей, — сейчас я начну
переставлять одну ногу за другой попеременно так, чтобы как можно скорей
уйти подальше от этой квартиры. Я не поклонница денег, — говорю я, — но есть
вещи, которых я не терплю. Еще туда-сюда сказочное чудовище, о котором мне
приходилось читать, будто оно одним дыханием может напустить и холод и жару.
Но я не терплю, когда дело бросают на полдороге. Говорят, будто вы скопили
сорок миллионов — ну, так у вас никогда меньше не будет. А ведь я к вам
привязалась.
Тут бывшая тетя Мэгги ударяется в слезы. Обещает переехать в шикарную
комнату с водой и двумя газовыми конфорками.
— Я потратила уйму денег, деточка, — говорит она. — На время нам надо
будет сократиться. Вы самое красивое созданье, какое я только видела,
говорит, и мне не хочется, чтобы вы от меня уходили.
Ну, вы меня понимаете, не правда ли? Я пошла прямо в «Акрополь»,
попросилась на старую работу, и меня взяли.
Так как же, вы говорили, у вас с
рассказами? Я знаю, вы много потеряли оттого, что не я их переписывала. А
рисунки к ним вы когда-нибудь заказываете? Да, кстати, не знакомы ли вы с
одним газетным художником — ах, что это я! Ведь я вас уже спрашивала. Хотела
бы я знать, в какой газете он работает. Странно, только мне все думается,
что он и не думал о деньгах, которые, как я думала, может мне завещать
старуха Браун. Если б я знала кого-нибудь из газетных редакторов, я бы…
За дверью послышались легкие шаги Мисс Бэйтс увидела, кто это, сквозь
заднюю гребенку в прическе. Она вдруг порозовела, эта мраморная статуя, —
чудо, которое видели только я да Пигмалион.
— Ведь вы извините меня? — сказала она мне, превращаясь в
очаровательную просительницу. — Это… это мистер Латроп. Может быть, он и в
самом деле не из- за денег, может быть, он и правда.
Разумеется, меня пригласили на свадьбу. После церемонии я отвел Латропа
в сторону.
— Вы художник, — сказал я. — Неужели вы до сих пор не поняли, почему
Мэгги Браун так сильно полюбила мисс Бэйтс, то есть бывшую мисс Бэйтс?
Позвольте, я вам покажу.
На новобрачной было простое белое платье, падавшее красивыми складками,
наподобие одежды древних греков. Я сорвал несколько листьев с гирлянды,
украшавшей маленькую гостиную, сделал из них венок и, возложив его на
блестящие каштановые косы урожденной Бэйтс, заставил ее повернуться в
профиль к мужу.
— Клянусь честью! — воскликнул он — Ведь Ида вылитая женская головка на
серебряном долларе!
———————————————————-
1) — В то время — окружной прокурор США.
«Среди текста»
Перевод Е. Калашниковой
Он завладел моим вниманием, как только сошел с парома на Дебросс-стрит.
Он держался с независимостью человека, для которого не только весь земной
шар, но и вся вселенная не таит в себе ничего нового, и с величественностью
вельможи, возвращающегося после долголетнего отсутствия в свои родовые
владения. Но, несмотря на этот независимо-величественный вид, я сразу же
решил, что никогда прежде его нога не ступала на скользкую булыжную мостовую
Города Множества Калифов.
На нем был свободный косном какого-то неопределенного
синевато-коричневатого цвета и строгая круглая панама без тех залихватских
вмятин и перекосов, которыми северные франты уродуют этот тропический
головной убор. А главное, в жизни своей я не видел более некрасивого
человека. Эго было безобразие не столько отталкивающее, сколько
поразительное; его создавала почти линкольновская грубость и неправильность
черт, внушавшая изумление и страх. Так, вероятно, выглядели африты, или
джины, выпущенные рыбаком из запечатанного сосуда.