И не успел еще я заснуть,
как входит моя мнимая мать и поправляет на мне одеяло «Панчито, — говорит
она, — мой маленький потерянный мальчик, богу угодно было вернуть тебя мне.
Я вечно буду благословлять его имя. Так она сказала, или какую-то еще чепуху
в этом духе. И мне на нос падает капля дождя. Я этого не могу забыть, мистер
Тэкер. И так с тех пор продолжается. И так оно и должно остаться. Не
думайте, что я так говорю потому, что это мне выгодно. Если у вас есть такие
мысли, оставьте их при себе. Я маловато имел дела с женщинами, да и матерей
у меня было не так уж много, но эту даму мы должны дурачить до конца. Один
раз она это пережила, второй раз ей не вынести. Я большой негодяй, и, может
быть, дьявол, а не бог послал меня на эту дорогу, но я пойду по ней до
конца. И не забудьте, пожалуйста, когда — будете упоминать обо мне, что я
дон Франциско Урикэ.
— Я сегодня же открою всю правду, я всем скажу, кто ты такой, ты,
гнусный предатель, — задыхаясь, сказал Тэкер.
Малыш встал, спокойно взял Тэкера за горло своей стальной рукой и
медленно задвинул его в угол. Потом он вытащил из-под левой руки сорок
пятого калибра револьвер с перламутровой ручкой и приставил холодное дуло ко
рту консула.
— Я рассказал вам, как попал сюда, — сказал он со своей прежней
леденящей улыбкой. — Если я уеду отсюда, причиной тому будете вы. Не
забывайте об этом, приятель. Ну, как меня зовут?
— Э-э-э… дон Франциско Урикэ, — с трудом выговорил Тэкер.
За окном послышался стук колес, крики и резкий звук ударов деревянным
кнутовищем по спинам жирных лошадей.
Малыш спрятал револьвер и пошел к двери; но он вернулся, снова подошел
к дрожащему Тэкеру и протянул к нему свою левую руку.
— Есть еще одна причина, — медленно произнес он, — почему все должно
остаться как есть. У малого, которого я убил в Ларедо, на левой руке был
такой же рисунок.
Старинное ландо дона Сантоса Урикэ с грохотом подкатило к дому. Кучер
перестал орать. Сеньора Урикэ в пышном нарядном платье из белых кружев с
развевающимися лентами высунулась из экипажа, и ее большие и ласковые глаза
сияли счастьем.
— Ты здесь, сынок? — окликнула она певучим кастильским голосом.
— Madre mia, yo vengo (иду, мама), — ответил молодой Франциско Урикэ.
————————————————————
1) — Что скажете? (испанск.).
2) — Знаете? (испанск.).
Обращение Джимми Валентайна
Надзиратель вошел в сапожную мастерскую, где Джимми Валентайн усердно
тачал заготовки, и повел его в тюремную канцелярию. Там смотритель тюрьмы
вручил Джимми помилование, подписанное губернатором в это утро. Джимми взял
его с утомленным видом. Он отбыл почти десять месяцев из четырехлетнего
срока, хотя рассчитывал просидеть не больше трех месяцев.
Когда у
арестованного столько друзей на воле, сколько у Джимми Валентайна, едва ли
стоит даже брить ему голову.
— Ну, Валентайн, — сказал смотритель, — завтра утром вы выходите на
свободу. Возьмите себя в руки, будьте человеком. В душе вы парень неплохой.
Бросьте взламывать сейфы, живите честно.
— Это вы мне? — удивленно спросил Джимми. — Да я в жизни не взломал ни
одного сейфа.
— Ну да, — улыбнулся смотритель, — разумеется. Посмотрим все-таки. Как
же это вышло, что вас посадили за кражу в Спрингфилде? Может, вы не захотели
доказывать свое алиби из боязни скомпрометировать какую-нибудь даму из
высшего общества? А может, присяжные подвели вас по злобе? Ведь с вами,
невинными жертвами, иначе не бывает.
— Я? — спросил Джимми в добродетельном недоумении. — Да что вы! Я и в
Спрингфилде никогда не бывал!
— Отведите его обратно, Кронин, — улыбнулся смотритель, — и оденьте как
полагается. Завтра в семь утра вы его выпустите и приведете сюда. А вы лучше
обдумайте мой совет, Валентайн.
На следующее утро, в четверть восьмого, Джимми стоял в тюремной
канцелярии. На нем был готовый костюм отвратительного покроя и желтые
скрипучие сапоги, какими государство снабжает всех своих подневольных
гостей, расставаясь с ними.
Письмоводитель вручил ему железнодорожный билет и бумажку в пять
долларов, которые, как полагал закон, должны были вернуть Джимми права
гражданства и благосостояние. Смотритель пожал ему руку и угостил его
сигарой. Валентайн, N 9762, был занесен в книгу под рубрикой «Помилован
губернатором», и на солнечный свет вышел мистер Джеймс Валентайн.
Не обращая внимания на пение птиц, волнующуюся листву деревьев и запах
цветов, Джимми направился прямо в ресторан. Здесь он вкусил первых радостей
свободы в виде жаренного цыпленка и бутылки белого вина. За ними последовала
сигара сортом выше той, которую он получил от смотрителя. Оттуда он, не
торопясь, проследовал на станцию железной дороги. Бросив четверть доллара
слепому, сидевшему у дверей вокзала, он сел на поезд. Через три часа Джимми
высадился в маленьком городке, недалеко от границы штата. Войдя в кафе
некоего Майка Долана, он пожал руку хозяину, в одиночестве дежурившему за
стойкой.
— Извини, что мы не могли сделать этого раньше, Джимми, сынок, сказал
Долан. — Но из Спрингфилда поступил протест, и губернатор было заартачился.
Как ты себя чувствуешь?
— Отлично, — сказал Джимми. — Мой ключ у тебя?
Он взял ключ и, поднявшись наверх, отпер дверь комнаты в глубине дома.
Все было так, как он оставил уходя. На полу еще валялась запонка от
воротничка Бена Прайса, сорванная с рубашки знаменитого сыщика в ту минуту,
когда полиция набросилась на Джимми и арестовала его.
Оттащив от стены складную кровать, Джимми сдвинул в сторону одну
филенку и достал запыленный чемоданчик.