.. хочу стать поэтом, ваше величество.
— Что ты делал в Вернуа?
— Пас отцовских овец.
Король снова пошевелился, и глаза его посветлели.
— О! Среди полей?
— Да, ваше величество.
— Ты жил среди полей. Ты уходил на заре из дома, вдыхая утреннюю
прохладу, и ложился под кустом на траву. Стадо рассыпалось по склону холма;
ты пил ключевую воду; забравшись в тень, ел вкусный черный хлеб и слушал,
как в роще свистят черные дрозды. Не так ли, пастух?
— Да, ваше величество, — вздыхая, сказал Давид, — и как пчелы жужжат,
перелетая с цветка на цветок, а на холме поют сборщики винограда.
— Да, да, — нетерпеливо перебил король, — поют, разумеется, и сборщики
винограда; но черные дрозды! Ты слышал, как они свистят? Часто они пели в
роще?
— Нигде, ваше величество, они не поют так хорошо, как у нас в Вернуа. Я
пытался передать их трели в стихах, которые я написал.
— Ты помнишь эти стихи? — оживился король. — Давно я не слыхал черных
дроздов. Передать стихами их песню-это лучше, чем владеть королевством!
Вечером ты загонял овец в овчарню и в мире и покое ел свой хлеб. Ты помнишь
эти стихи, пастух?
— Вот они, ваше величества, — с почтительным рвением сказал Давид:
Глянь, пастух, твои овечки
Резво скачут по лугам;
Слышишь, ели клонит ветер,
Пан прижал свирель к губам.
Слышишь, мы свистим на ветках,
Видишь, к стаду мы летим,
Дай нам шерсти, наши гнезда
Обогреть…
— Ваше величество, — перебил резкий голос, — разрешите мне задать этому
рифмоплету несколько вопросов. Время не ждет. Прошу прощения, ваше
величество, если я слишком назойлив в моей заботе о вашей безопасности.
— Преданность герцога д’Омаль слишком хорошо испытана, чтобы быть
назойливой. — Король погрузился в кресло, и глаза его снова помутнели.
— Прежде всего, — оказал герцог, — я прочту вам письмо, которое я у
него отобрал.
«Сегодня годовщина смерти наследника престола. Если он поедет, по
своему обыкновению, к полуночной мессе молиться за упокой души своего сына,
сокол ударит на углу улицы Эспланад. Если таково его намерение, поставьте
красный фонарь в верхней комнате, в юго-западном углу дворца, чтобы сокол
был наготове».
— Пастух, — строго сказал герцог, — ты слышал, ЧТУ здесь написано. Кто
вручил тебе это письмо?
— Господин герцог, — просто сказал Давид. — Я вам отвечу. Мне дала его
дама. Она сказала, что ее мать больна и надо вызвать ее дядю к постели
умирающей. Мне не понятен смысл этого письма, но я готов поклясться, что
дама прекрасна и добра.
Мне не понятен смысл этого письма, но я готов поклясться, что
дама прекрасна и добра.
— Опиши эту женщину, — приказал герцог, — и расскажи, как она тебя
одурачила.
— Описать ее! — сказал Давид, и нежная улыбка осветила его лицо. — Где
найти те слова, которые могли бы совершить это чудо! Она… она соткана из
света солнца и мрака ночи. Она стройна, как ольха, и гибка, словно ива.
Поглядишь ей в глаза, и они мгновенно меняются: широко открытые, они вдруг
сощурятся и смотрят, как солнце сквозь набежавшие облака. Она появляется —
все сияет вокруг, она исчезает — и ничего нет, только аромат боярышника. Я
увидел ее на улице Конти, дом двадцать девять.
— Это дом, за которым мы следили, — сказал герцог, обращаясь к королю.
— Благодаря красноречию этого простака перед нами предстал портрет гнусной
графини Кебедо.
— Ваше величество и ваша светлость, — взволнованно начал Давид. —
Надеюсь, мои жалкие слова ни на кого не навлекут несправедливого гнева. Я
смотрел в глаза этой даме. Ручаюсь своей жизнью, она — ангел, что бы ни было
в этом письме.
Герцог пристально посмотрел на него.
— Я подвергну тебя испытанию, — сказал он, отчеканивая каждое слово. —
Переодетый королем, ты, в его карете, поедешь в полночь к мессе. Согласен ты
на это испытание?
Давид улыбнулся.
— Я смотрел ей в глаза, — повторил он. — Мне других доказательств не
надо. А вы действуйте по своему усмотрению.
В половине двенадцатого герцог д’Омаль собственными руками поставил
красный фонарь на окно в юго-западном углу дворца. За десять минут до
назначенного часа Давид, опираясь на руку герцога, с ног до головы
облаченный в королевскую одежду, прикрыв лицо капюшоном, проследовал из
королевских покоев к ожидавшей его карете. Герцог помог ему войти и закрыл
дверцу. Карета быстро покатила к собору.
В доме на углу улицы Эспланад засел капитан Тетро с двадцатью
молодцами, готовый ринуться на крамольников, как только они появятся. Но,
по-видимому, какие-то соображения заставили заговорщиков изменить свой план.
Когда королевская карета достигла улицы Кристоф, не доезжая одного квартала
до улицы Эспланад, из-за угла выскочил капитан Дероль со своей кучкой
цареубийц и напал на экипаж. Стража, охранявшая карету, оправившись от
замешательства, оказала яростное сопротивление Капитан Тетро, заслышав шум
схватки, поспешил со своим отрядом на выручку. Но в это время отчаянный
Дероль распахнул дверцу королевской кареты, приставил пистолет к груди
человека, закутанного в темный плащ, и выстрелил. С прибытием подкреплений
улица огласилась криками и лязгом стали; лошади испугались и понесли. На
подушках кареты лежало мертвое тело несчастного поэта и мнимого короля,
сраженного пулей из пистолета монсеньера маркиза де Бопертюи.