На стене висела голова
техасского быка с размахом рогов в добрых пять футов. Напротив красовалась
старая кавалерийская сабля майора, служившая ему в сражениях при Шило и
Форт-Пиллоу.
Майор пододвинул кресло Неттлвику, а сам уселся у окна, откуда ему
видно было здание почты и украшенный лепкой известняковый фасад
Национального Скотопромышленного банка. Он не спешил начинать разговор, и
Неттлвик решил, что, пожалуй, легче всего будет проломить лед с помощью
чего-то почти столь же холодного — официального предупреждения.
— Вам, разумеется, известно, — сказал он, — что ваше заявление, если
только вы не найдете возможным от него отказаться, чревато крайне серьезными
последствиями. Вам также известно, что я обязан предпринять, получив такое
заявление, Я должен буду обратиться к комиссару Соединенных Штатов и
сделать…
— Знаю, все знаю, — перебил майор Том, останавливая его движением руки.
— Неужели вы думаете, что президент банка может быть не осведомлен в
вопросах финансового законодательства! Исполняйте свой долг. Я не прошу
никакого снисхождения. Но раз я уже упомянул о своем друге, я хотел бы
рассказать вам про Боба.
Неттлвик поудобнее устроился в кресле. Теперь уже не могло быть и речи
о том, чтобы сегодня же уехать из Сан-Розарио. Придется немедленно
телеграфировать Главному контролеру; придется испросить у комиссара
Соединенных Штатов ордер на арест майора Кингмена; возможно, за этим
последует распоряжение закрыть банк ввиду исчезновения ценных бумаг,
представленных в обеспечение ссуды. Это было не первое преступление,
раскрытое ревизором Неттлвиком. Раз или два в жизни ему случилось вызвать
своими разоблачениями такую бурю человеческих страстей, что под ее напором
едва не поколебался невозмутимый покой его чиновничьей души. Бывало, что
солидные банковские дельцы валялись у него в ногах и рыдали, точно женщины,
моля о пощаде — об отсрочке, о снисхождении к одной-единственной допущенной
ими ошибке. Один главный бухгалтер застрелился за своим столом у него на
глазах. И ни разу он не встречал человека, который в критическую минуту
держал бы себя с таким хладнокровным достоинством, как этот суровый старик
из западного городка. Неттлвик почувствовал, что такой человек имеет право
на то, чтобы его хотя бы выслушали со вниманием. Облокотясь на ручку кресла
и подперев свой квадратный подбородок пальцами правой руки, ревизор
приготовился слушать исповедь президента Первого Национального банка
Сан-Розарио.
— Если у вас есть друг, — начал майор Том несколько нравоучительным
тоном, — испытанный друг, с которым за сорок лет вы прошли огонь, и воду, и
медные трубы, и чертовы зубы, вы не можете отказать этому Другу, когда он
вас просит о маленькой услуге.
(«Например, присвоить для него на семьдесят тысяч долларов ценных
бумаг», — мысленно заметил ревизор.)
— Мы с Бобом вместе были ковбоями в молодости, — продолжал майор. Он
говорил медленно, с расстановкой, задумчиво, словно мысли его были гораздо
больше заняты прошлым, чем теми серьезными осложнениями, которыми ему
грозило настоящее. — И вместе искали золото и серебро в Аризоне, Нью-Мексико
и во многих районах Калифорнии. Мы оба участвовали в войне шестьдесят
первого года, хотя служили в разных частях. Плечом к плечу мы дрались с
индейцами и Конокрадами; больше месяца голодали в горах Аризоны, в хижине,
погребенной под снежными сугробами в двадцать футов вышиной; носились по
прерии, объезжая стада, когда ветер дул с такой силой, что молнию относило в
сторону, — да, всякие мы с Бобом знавали времена, после того как впервые
повстречались на ранчо «Якорь», в загоне, где клеймили скот. И не раз с тех
пор нам приходилось выручать друг друга в трудную минуту. Тогда считалось в
порядке вещей поддержать товарища, и никто себе этого не ставил в особую
заслугу. Ведь назавтра этот товарищ мог точно так же понадобиться вам —
чтобы помочь отбиться от целого отряда апашей или туго перевязать вам ногу
после укуса гремучей змеи и мчаться на лошади за бутылкой виски. Так что в
конце концов это выходило всегда услуга за услугу, и если вы не по совести
поступали с другом, — что ж, вы рисковали, что в нужный момент не на кого
будет опереться самому. Но Боб был выше таких житейских расчетов. Он никогда
не останавливался на полдороге.
Двадцать лет назад я был шерифом этого округа, а Боба я взял к себе на
должность главного помощника. Это было еще до бума в скотопромышленности,
вовремя которого мы оба составили себе состояние. Я совмещал в своем лице
шерифа и сборщика налогов, что для меня в ту пору являлось большой удачей. Я
уже был женат, и у меня было двое детей, мальчик и девочка, четырех и шести
лет. Жили мы в хорошеньком домике возле Управления округа, платить за
квартиру не приходилось, так что у меня даже завелись кое-какие сбережения.
Большую часть канцелярской работы делал Боб. Оба мы успели побывать во
всяких передрягах, знавали и лишения и опасности, и вы даже представить себе
не можете, до чего хорошо было сидеть вечерами в тепле и уюте, под надежным
кровом, слушать, как дождь или град барабанит по окнам, и знать, что утром,
встав с постели, можно побриться и люди, обращаясь к тебе, будут называть
тебя «мистер». Жена у меня была редкая женщина, ребятишки — просто прелесть,
а кроме того, старый друг находился тут же и делил со мной первые радости
зажиточной жизни и крахмальных сорочек — чего же мне было еще желать? Да,
могу сказать, что я тогда был по-настоящему счастлив.
Майор вздохнул и мельком поглядел в окно. Ревизор переменил позу в
кресле и подпер подбородок другой рукой.
— Как-то зимою, — продолжал свой рассказ майор, — налоги вдруг стали
поступать со всех сторон сразу, и я целую неделю не мог выбрать время
отнести деньги в банк.