«El Senor Don Santos Urique, La Casa Blanca.
Дорогой сэр!
Разрешите мне сообщить вам, что в моем доме находится, в качестве
гостя, молодой человек, прибывший несколько дней тому назад в Буэнос-Тиеррас
из Соединенных Штатов.
Дорогой сэр!
Разрешите мне сообщить вам, что в моем доме находится, в качестве
гостя, молодой человек, прибывший несколько дней тому назад в Буэнос-Тиеррас
из Соединенных Штатов. Не желая возбуждать надежд, которые могут не
оправдаться, я все же имею некоторые основания предполагать, что это ваш
давно потерянный сын. Может быть, вам следовало бы приехать повидать его.
Если это действительно ваш сын, то мне кажется, что он намеревался вернуться
домой, но, когда он прибыл сюда, у него не хватило на это смелости,
поскольку он не знал, как он будет принят.
Ваш покорный слуга
Томсон Тэкер».
Через полчаса, что для Буэнос-Тиеррас очень скоро, старинное ландо
сеньора Урикэ подъехало к дому консула, Босоногий кучер громко подгонял и
настегивал пару жирных, неуклюжих лошадей.
Высокий мужчина с седыми усами вышел из экипажа и помог сойти даме,
одетой в глубокий траур.
Оба поспешно вошли в дом, где Тэкер встретил их самым изысканным
дипломатическим поклоном. У письменного стола стоял стройный молодой человек
с правильными чертами загорелого лица и гладко зачесанными черными волосами.
Сеньора Урикэ порывистым движением откинула свою густую вуаль. Она была
уже не молода, и ее волосы начинали серебриться, но полная, представительная
фигура и свежая еще кожа с оливковым отливом сохраняли следы красоты,
свойственной женщинам провинции басков. Когда же вам удавалось посмотреть в
ее глаза и прочесть безнадежную грусть, затаившуюся в их глубоких тенях, вам
становилось ясно, что эта женщина живет. Только воспоминаниями.
Она посмотрела на молодого человека долгим взглядом, полным
мучительного вопроса. Затем она отвела свои большие темные глаза от его
лица, и взор ее остановился на его левой руке. И тут с глухим рыданьем,
которое словно потрясло всю комнату, она воскликнула:
«Сын мой!» — и прижала Малыша Льяно к сердцу.
Месяц спустя Малыш, по вызову Тэкера, пришел в консульство.
Он стал настоящим испанским caballero. Костюм его был явно
американского производства, и ювелиры недаром потратили на Малыша свои
труды. Более чем солидный брильянт сверкал на его пальце, когда он скручивал
себе папиросу.
— Как дела? — спросил Тэкер.
— Да никак, — спокойно ответил Малыш. — Сегодня я в первый раз ел
жаркое из игуаны. Это такие большие ящерицы, sabe? (2) Но я нахожу, что
мексиканские бобы со свининой немногим хуже.
Вы любите жаркое из игуаны,
Тэкер?
— Нет, и других гадов тоже не люблю, — сказал Тэкер.
Было три часа дня, и через час ему предстояло достигнуть высшей точки
блаженства.
— Пора бы вам заняться делом, сынок, — продолжал он, и выражение его
покрасневшего лица не сулило ничего хорошего. — Вы нечестно со мной
поступаете. Вы уже четвертую неделю играете в блудного сына и могли бы, если
бы только пожелали, каждый день получать жирного тельца на золотом блюде.
Что же, мистер Малыш, по-вашему благородно оставлять меня так долго на диете
из рожков? В чем дело? Разве вашим сыновним глазам не попадалось в Casa
Blanca ничего похожего на деньги? Не говорите мне, что вы их не видели. Все
знают, где старый Урикэ держит свои деньги, и притом в американских
долларах; никаких других он не признает. Ну, так как же? Только не вздумайте
опять ответить: «Никак».
— Ну, конечно, — сказал Малыш, любуясь своим брильянтом. — Денег там
много. Хоть я и не особенно силен в арифметике, но могу смело сказать, что в
этой жестяной коробке, которую мой приемный отец называет своим сейфом, не
меньше пятидесяти тысяч долларов. Притом он иногда дает мне ключ от нее,
чтобы доказать, что он верит, что я его настоящий маленький Франциско,
отбившийся когда-то от стада.
— Так чего же вы ждете? — сердито воскликнул Тэкер. — Не забывайте, что
я могу в любой день разоблачить вас — стоит только слово сказать. Если
старый Урикэ узнает, что вы самозванец, что с вами будет, как вы думаете? О,
вы еще не знаете этой страны, мистер Малыш из Техаса. Здешние законы — что
твои горчичники. Вас распластают, как лягушку, и всыплют вам по пятидесяти
ударов на каждом углу площади, да так, чтобы измочалить об вас все палки.
То, что от вас после этого останется, бросят аллигаторам.
— Могу, пожалуй, сообщить вам, приятель, — сказал Малыш, удобнее
располагаясь в шезлонге, — что никаких перемен не предвидится. Мне и так
неплохо.
— То есть как это? — спросил Тэкер, стукнув стаканом по столу.
— Ваша затея отменяется, — сказал Малыш. — И когда бы вы ни имели
удовольствие разговаривать со мной, называйте меня, пожалуйста, дон
Франциско Урикэ. Обещаю вам, что на это обращение я отвечу. Деньги
полковника Урикэ мы не тронем. Его маленький жестяной сейф в такой же
безопасности, как сейф с часовым механизмом в Первом Национальном банке в
Ларедо.
— Так вы решили меня обойти? — сказал консул.
— Совершенно верно, — весело отвечал Малыш. — Решил обойти вас. А
теперь я объясню вам почему. В первый же вечер, который я провел в доме
полковника, меня отвели в спальную. Никаких одеял на полу — настоящая
комната с настоящей кроватью и прочими фокусами. И не успел еще я заснуть,
как входит моя мнимая мать и поправляет на мне одеяло «Панчито, — говорит
она, — мой маленький потерянный мальчик, богу угодно было вернуть тебя мне.