— Мы же сказали, что намерены реформировать гильдию, а не уничтожить ее. Мы даже не уверены, что вправе это делать. Ты почитаешь нас постольку, поскольку мы заняли высочайший пост в иерархии. Но достался он нам по воле случая, и мы знаем это. То же можно сказать о нашем предшественнике, и перешедшие от него мысли, которых мы и теперь едва касаемся, за редким исключением, не принадлежат к разряду гениальных. Большинство их хозяев — это простые мужчины и женщины, моряки и ремесленники, фермерские жены и распутные девицы. Остальные — эксцентричные посредственные ученые, из тех, над которыми любила потешаться Текла.
— Вы не просто заняли высочайший пост, — возразил мастер Палаэмон, — но воплотили его. Вы и есть государство.
— Нет, это не так. Государством являются все остальные — ты, кастелян, те офицеры за дверью. Мы же — народ. Содружество.
Мы же — народ. Содружество. — Я и сам не понимал этого, пока не высказал вслух.
Я взял коричневую книгу.
— Мы оставим ее у себя. Она пригодилась мне не меньше, чем твой меч. Сочинителям книг следует вновь оказать всяческую поддержку. В этом наряде нет карманов, но будет только полезно, если во время отъезда нас увидят с книгой в руках.
— Но куда вы ее повезете? — Мастер Палаэмон встрепенулся, наклонив голову, как старый ворон.
— В Обитель Абсолюта. Мы, или Автарх, если угодно, оказались вне досягаемости больше чем на месяц. Нужно выяснить, что происходит на фронте, и, возможно, отправить подкрепление. — Я подумал о Ломере, Никарет и других узниках вестибюля. — У нас найдутся и другие неотложные дела.
Мастер Палаэмон поскреб подбородок.
— Прежде чем вы уедете, Северьян… Автарх, не пожелаете ли осмотреть тюремные камеры — в память о старых временах? Вряд ли те парни снаружи знают о двери, ведущей на западную лестницу.
Этой, по?видимому, самой древней лестницей в башне пользовались реже остальных. В отличие от других, она и сохранилась практически в первоначальном виде. Узкие и крутые ступени вились вокруг центральной колонны, почерневшей от коррозии. Дверь в комнату, где я, будучи Теклой, подвергся пытке на «революционизаторе», оказалась приоткрытой, и, даже не входя внутрь, я разглядел старинные механизмы — устрашающие, но привычные для меня устройства, в отличие от тех мерцающих древних машин, что стояли в замке у Балдандерса.
Спускаясь в подземелье, я возвращался к тому, с чем, казалось бы, распрощался навсегда с тех пор, как отправился в Тракс. Однако металлические коридоры с длинными рядами дверей ничуть не изменились, а заглядывая в крошечные оконца, проделанные в тех дверях, я видел знакомые лица — лица мужчин и женщин, которых я кормил и караулил в бытность мою подмастерьем.
— Вы бледны, Автарх, — сказал мастер Палаэмон. — Чувствую, как дрожит ваша рука. (Я слегка поддерживал его под локоть.)
— Ты же знаешь, что наши воспоминания никогда не увядают, — откликнулся я. — Для нас шатлена Текла по?прежнему сидит в одной из этих камер, а в другой помещен подмастерье Северьян.
— Совсем забыл. Да, это, должно быть, ужасно. А я?то собирался проводить вас к старой камере шатлены, но, похоже, вам лучше не видеть ее.
Я все же настоял, но когда мы пришли на место, там сидел новый клиент, и дверь была заперта. По моей просьбе мастер Палаэмон вызвал дежурного брата, чтобы тот впустил нас внутрь. Некоторое время я стоял и глядел на узкую кровать и маленький столик, потом обратил внимание на клиента, сидевшего на единственном в камере стуле. Его лицо с широко открытыми глазами выражало смесь надежды и удивления. Я спросил, знает ли он меня.
— Нет, экзультант.
— Мы — не экзультант, мы — твои Автарх. За что ты здесь? Он встал, потом упал на колени.
— Я не виновен! Поверьте мне!
— Ладно, — ответил я. — Мы верим тебе. Но ты должен рассказать, в чем тебя обвинили и как ты был осужден.
Визгливым голоском он начал излагать одну из самых сложных и запутанных историй, что мне приходилось слышать. Якобы его свояченица сговорилась против него со своей мамашей. По их словам, он бил свою жену, пренебрегал больной супругой и выкрал у нее некую сумму денег, переданную ей отцом с определенными целями, относительно которых они разошлись во мнениях. Объясняя все это (и многое другое), он попутно хвастался своей смекалкой и клеймил мошеннические выходки, уловки и ложь всех остальных, засадивших его в эту подземную темницу. Он твердил, что золота, о котором шла речь, никогда не существовало, а его теща использовала часть этого золота на подкуп судьи.
Он также утверждал, будто не знал о болезни жены, но он пригласил для нее лучших врачей из тех, что мог себе позволить.
Оставив его, я направился в соседнюю камеру, где выслушал очередную историю, а потом — еще и еще, пока не навестил в общей сложности четырнадцать клиентов. Одиннадцать из них с большей или даже меньшей убедительностью, чем в первом случае, доказывали свою невиновность; но я не встретил ни одного, чьи доводы показались бы мне достаточно вескими. Трое признали свою вину (однако один клялся — и думаю, искренне, — что хотя и совершил большинство преступлений, в которых его обвиняли, ему также инкриминировали и несколько таких, которых он не совершал). Двое с горячностью обещали никогда больше не преступать закон и не возвращаться в тюрьму, только бы я освободил их, что я немедленно и сделал. Третьей была женщина, которая похищала детей и заставляла их служить предметами обстановки в комнате, специально предназначенной ею для этих целей. Как?то раз она пригвоздила руки маленькой девочки к крышке письменного столика, приспособив ребенка в качестве подставки для ног. Эта клиентка столь же откровенно сообщила мне, что непременно вернется к своему занятию (или, по ее собственным словам, «развлечению»), поскольку лишь оно пробуждало в ней настоящий интерес. Она не просила об освобождении — только о смягчении условий содержания под стражей. Я был совершенно убежден в ее безумии; однако ни то, как она говорила, ни ее ясные голубые глаза — ничто не выдавало в ней сумасшедшую. К тому же она сказала, что перед судом ее обследовали и признали нормальной. Я прикоснулся к ее челу Новым Когтем, но он остался безучастным, как некогда случилось со старым, когда я пытался направить его силу на помощь Иоленте и Балдандерсу.