— Наверное, тебе тяжело стоять.
— Ничего, все в порядке.
Она прикоснулась к моей руке робким жестом, который напомнил мне прирученного оленя в саду Автарха.
— Да ведь ты шатаешься. Даже если у тебя прошла лихорадка, ты еще слаб, и стоять на ногах тебе не следует. Ведь ты несколько дней не поднимался с койки. Поэтому прошу тебя немедленно лечь.
— Но тогда мне будет не с кем поговорить, кроме тех, кого я вижу целый день. Человек справа от меня — асцианин, военнопленный, а слева — из глухой деревни, о которой ни ты, ни я никогда и слыхом не слыхивали.
— Ну ладно, если ты послушаешься меня и ляжешь, я посижу рядом, и мы поговорим. Мне все равно нечего делать до вечера. Так в каком районе Нессуса ты жил?
Пока она помогала мне добраться до койки, я сказал, что хочу не столько говорить, сколько слушать, и спросил, какой квартал города она считает своим домом?
— Когда служишь в Ордене Пелерин, он и есть твой дом — любое место, там, где установлены палатки.
Так в каком районе Нессуса ты жил?
Пока она помогала мне добраться до койки, я сказал, что хочу не столько говорить, сколько слушать, и спросил, какой квартал города она считает своим домом?
— Когда служишь в Ордене Пелерин, он и есть твой дом — любое место, там, где установлены палатки. Орден становится твоей семьей, твоими друзьями, как если бы все твои подруги неожиданно стали тебе сестрами. Но прежде чем я пришла сюда, я жила далеко на северо?западе той части города, где видна Стена.
— Возле Кровавого Поля?
— Да, совсем рядом. Ты знаешь это место?
— Я сражался там однажды. Она удивленно раскрыла глаза.
— В самом деле? Мы туда ходили посмотреть. Вообще?то нам не разрешали, но мы все равно ходили. Ты тогда одержал победу?
Мне эта мысль никогда не приходила в голову, поэтому пришлось сперва все взвесить, прежде чем ответить ей.
— Нет, — сказал я. — Потерпел поражение.
— Но ты остался жив. Я уверена, лучше проиграть сражение и остаться в живых, чем отнять жизнь у другого человека.
Я распахнул на себе одежду и показал ей шрам на груди, который остался от листка аверна, брошенного Агилюсом.
— Тебе очень повезло. К нам часто привозят солдат с подобными ранами на груди, но спасти их удается редко. — Она осторожно прикоснулась к шраму. На ее лице появилось очень милое выражение, такого мне еще не приходилось видеть у женщин. Она нежно погладила меня, потом быстро отдернула руку. — Эта рана не могла быть слишком глубокой.
— Нет, рана была поверхностная, — подтвердил я.
— Как?то раз мне довелось увидеть драку между офицером и экзультантом во время маскарада. В качестве оружия они использовали ядовитые растения — я решила, что иначе у офицера было бы преимущество — меч. Экзультант был убит, и я ушла, но потом начался большой скандал, потому что тот офицер обезумел. Он бросился мимо меня, размахивая своим ядовитым растением, но кто?то швырнул дубинку ему под ноги, и офицер упал. Думаю, это была самая захватывающая схватка из тех, что я видела.
— Они смело дрались?
— Не особенно. Было много споров о правилах поединка. Да ты, наверное, сам знаешь, как ведут себя мужчины, когда не хотят начинать дуэль.
— «До конца дней своих буду гордиться оказанной мне честью. Такого лестного предложения не получала еще ни одна птица. Но я с глубоким сожалением вынужден отклонить приглашение к бою по трем причинам: во?первых, хотя у тебя есть перья на крыльях, мне придется сражаться не с этими крыльями…» Ты знаешь эту историю?
Послушница улыбнулась и покачала головой.
— Хорошая история. Я когда?нибудь перескажу тебе ее. Если ты жила так близко от Кровавого Поля, то твоя семья, должно быть, знатных кровей. Наверное, ты армигер?
— Практически мы все армигерки или экзультантки. Боюсь, это довольно аристократический Орден. Иногда дочь оптимата, вроде меня, может быть допущена в Орден, если этот оптимат длительное время ходил в друзьях и помощниках Ордена. Но таких, как я, в Ордене только три. Мне говорили, что некоторые оптиматы полагают: все, что от них требуется, — сделать щедрый подарок и тогда их дочерей примут в общину. Но в действительности это не так, они должны всячески помогать в работе Ордена, и не только деньгами. Они должны оказывать помощь не один день и не один год. Видишь ли, мир не так испорчен, как люди предпочитают считать.
— Ты полагаешь, это правильно — таким образом ограничивать доступ в Орден? Ведь вы служите Миротворцу. Разве он спрашивал тех людей, которых возвращал к жизни, армигеры они или экзультанты?
— Этот вопрос многократно обсуждался в Ордене, — снова улыбнулась она.
— Но существуют другие общины, открытые для оптиматов, а также для людей низших сословий. Устанавливая же высокую социальную планку, мы получаем крупные пожертвования для использования в нашей деятельности, к тому же мы имеем немалое влияние в обществе. Если бы мы ухаживали и кормили людей только определенного социального класса, я бы сказала, что ты прав. Но это не так, по возможности мы помогаем даже животным. Конекса Эпихарис говорила, что наш нижний предел — насекомые, но как то раз она видела одну из нас — я говорю о послушницах, — которая пыталась выправить сломанное крыло бабочки.
— А вас не тревожит одно противоречие? Ведь эти солдаты изо всех сил старались убить как можно больше асциан? Ее ответ оказался для меня неожиданным: